## Часть 1: Возвращение
это оригинальный рассказ
## Часть 2: Тень прошлого
Урсула послушно расставила на столе глиняные миски. Сумерки за окном сгущались, превращая комнату в логово из теней и отсветов тлеющих в печи углей. Ворон на своем насесте замер, уставившись на девочку одним бездонным глазом.

— Садись, — голос Ульмы звучал непривычно сухо, без обычной ворчливой переимчивости. — Пора, значит, голова задурилась от княжеских глазок да от возвращений нежданных.

Урсула молча села, сплела пальцы на коленях. Сердце все еще выстукивало радостную дробь: «Роберт здесь, Роберт вернулся!», но ледяная серьезность старухи замораживала этот порыв.

— Думаешь, он пришел тебя повидать? Думаешь, он два года в горах о твоих глазенках вспоминал? — Ульма фыркнула, подошла к полкам с сушеными травами, будто выбирая нужное. — Ох, молодая, зеленая... Он наследник. А ты кто? Ведьмина воспитанница. Сирота без роду, без племени. Для него ты — забавная зверушка из детства. Диковинка. Посмотрел, улыбнулся, подарок вручил и забыл. А ты тут сердце раскроешь, а потом слезами умываться будешь.

— Он не такой! — вырвалось у Урсулы, и она тут же смутилась своей горячностью.  
— Не такой? — старуха обернулась, и в ее глазах заплясали колкие огоньки. — А какой? Он княжич. Его путь — трон, выгодная женитьба, укрепление власти. Его отец смотрит на юг, на союзы с вестфьордскими родами. А твой путь — здесь. Этот дом. Этот лес. Эти миски. Наше дело — беречь землю от того, что из-за гор тянется, а не в княжеские терема заглядывать.

Ульма взяла горсть какой-то горько пахнущей травы и бросила в одну из мисок.

— Он тебя сгубит, дурочка. Не со зла. По незнанью. Одним неосторожным словом на людях, одним визитом сюда, когда у него на уме только потеха. Люди злы и глупы. Для них ты — отродье. А если еще и княжий сын к тебе начнет похаживать... Нас и так терпят, как злую необходимость. А засилье терпения лопнет, и пойдёт охота. На тебя первую. И я тебя не отстою. Не сможю. Князь выберет сына, а не нас.

Урсула молчала, сжав кулаки. Слова старухи падали, как камни, на ее радость, оставляя вмятины. В них была своя, страшная правда.

— Он мой друг, — упрямо прошептала она.  
— У дружбы нашей породы и их — разная цена, — отрезала Ульма. — Его дружба стоит ему ничего. Твоя может стоить тебе всего. Поняла меня? Забудь. Виделась в последний раз. Он свой долг отдал — проведал. И слава богам, что живой и здоровый. А ты свою судьбу помни.

Старуха подошла вплотную, и от нее пахло сухой полынью и старой тайной.

— Наследница мне нужна, Уська. Сильная. Независимая. Та, что будет держать равновесие с князьями, а не витать в облаках при виде первого красивого юнца. Не подведи меня. И не обреки себя.

Она отвернулась и начала перебирать травы в миске, разговор был окончен. Урсула сидела, ощущая, как внутри нее медленно и болезненно угасает восторг от возвращения Роберта, оставляя после себя лишь горький пепел и тяжелое, непосильное бремя долга.

За окном, у скрипучей калитки, Роберт Детфлессен, так и не ушевший далеко, затаив дыхание, слушал. Он не расслышал всех слов, но общий смысл был ясен как день: ему тут не рады. Его дружба — помеха. Его положение — угроза. Челюсти его сжались. Он не был «красивым юнцом». Он вернулся Стражем. И он ненавидел, когда другие решали, что для него лучше. Особенно когда эти другие — язвительные старухи, вселившие страх в ту, кого он когда-то взял под свою защиту.

Он тихо отошел от калитки, его планы на радостную встречу рухнули. Но вместо того чтобы уйти, в нем закипело новое, упрямое желание. Он докажет. Докажет ей, докажет Ульме, докажет всем. Он не позволит никаким чарам и предрассудкам украсть у него часть его прошлого. Его дома.

## Часть 3: Игры разума

Урсула сидела неподвижно, вцепившись пальцами в грубый край скамьи. Слова Ульмы висели в воздухе, густые и тягучие, как дым от печки. Они не столько убеждали, сколько обволакивали, лишая воли, заставляя усомниться в самой себе. «Забавная зверушка... Диковинка... Охота...» Эхо этих слов билось в висках, заглушая радостный звон, звавший ее к калитке, навстречу...

Нет. Уже не навстречу.

Она подняла глаза на Ульму. Та стояла спиной, ее сгорбленные плечи были напряжены. И вдруг Урсула поймала себя на мысли, что видит не всемогущую ведающую, а просто старую, уставшую женщину, которая боится. Боится потерять все, что у нее есть: дом, ученицу, хрупкий статус-кво, выстраданный годами.

— Я... я поняла, — тихо сказала Урсула, и голос ее прозвучал хрипло и неузнаваемо.

Ульма обернулась, ее цепкий взгляд оценил бледное лицо ученицы, потухшие глаза. Кивнула, удовлетворенно, но без радости.

— Молодец. Умная. Горе горькое, да ум горше. Бери миску, будем вербену толочь. Работа ручная — лучшая отрава для дурацких дум.

Механически Урсула взяла предложенную ступку. Движения ее были отточены годами практики, пальцы сами находили нужный хват пестика. Монотонный стук, дробящий сухие стебли и листья, заполнил избу. Этот звук был ее миром, ее якорем. Миром Ульмы. Миром, в котором не было места княжеским сыновьям.

Но с каждым ударом пестика в памяти всплывало иное: не насмешливый взгляд «ведающей», а смеющиеся глаза Роберта, когда они вдвоем тайком бежали на речку. Его рука, протянутая, чтобы помочь ей слезть с высокого замкового забора. Его серьезное лицо, когда он слушал ее первые, робкие рассказы о свойствах трав. Разве это было похоже на забаву с диковинкой?

Она украдкой взглянула на Ульму. Та, казалось, целиком погрузилась в работу, но Урсула знала — старуха все видит, все замечает. Сомнение, как крошечное семя, упавшее на каменистую почву, шевельнулось внутри нее. Но страх — страх быть изгнанной, страх стать причиной беды, страх перед гневом всего города — был слишком велик. Она стиснула зубы и ударила пестиком с новой силой, стараясь раздавить в себе эти крамольные мысли вместе с вербеной.

---

Роберт не пошел домой. Гнев, горький и обжигающий, гнал его прочь от южных ворот, вглубь города, к замку, но он свернул не туда. Ноги сами вынесли его на пустырь за кузницами, где они в детстве часто играли с мальчишками.

«Забавная зверушка». «Не ровня». «Пускай не смеет переступать мой порог».

Он с силой пнул брошенное на земле ржавое кольцо от упряжи. Оно с лязгом отскочило от каменной стены. Да кто она такая, эта карга, чтобы указывать ему, наследнику князя?! Он — Роберт Детфлессен, прошедший Гибельные горы, сражавшийся с тенями из-за перевалов! А она... она всего лишь ведьма. Необходимая, да, уважаемая из страха, но не более того.

Но за кипящим гневом скрывалось иное, более холодное и неприятное чувство — стыд. Стыд от того, что Ульма, возможно, права. Он и правда не думал ни о чем, кроме радостной встречи. Не подумал, как его визит может выглядеть со стороны. Не подумал о пересудах, которые тут же поползут по городу, если наследник князя начнет открыто навещать ведьмину pupilлу.

Он сжал кулаки. Нет. Он не позволит этим предрассудкам диктовать ему правила. Урсула была его другом. Одним из немногих, кто видел в нем не просто «сына князя», а самого себя. И он не собирался отказываться от этого из-за злобной старухи.

Но идти напролом, лбом пробивать стену — удел глупцов. Он два года учился тактике и стратегии у Стражей. Нужен иной подход. Если Ульма видит в нем угрозу — значит, надо перестать ею быть. Стать не проблемой, а... решением. Союзником.

План начал обретать смутные очертания. Отец. Надо поговорить с отцом. Торвальд Детфлессен хоть и ссорился с Ульмой, но уважал ее силу и ее роль. Он понимал необходимость вещего знания для защиты земель. Если Роберт предстанет перед ним не как взбудораженный юнец, а как будущий правитель, осознающий важность всех опор своей власти, включая Ковен... Возможно, тогда он сможет получить негласное благословение на общение с Урсулой. Как на часть своей подготовки к правлению.

С этой мыслью стало легче. Гнев уступил место холодной, цепкой решимости. Он посмотрел в сторону южных ворот, уже скрытых вечерней дымкой.

— Хорошо, _ведающая_, — прошептал он себе под нос. — Поиграем в твои игры. Посмотрим, кто кого переиграет.

---

На следующее утро в доме у ворот царило напряженное молчание. Урсула делала вид, что полностью поглощена сортировкой вчерашних трав, а Ульма — что не замечает ее опухших от бессонницы глаз и неестественной скованности. Воздух был густым и липким, как патока.

Помогал, как ни странно, Керн. Его простое присутствие, его неторопливые, мощные движения вносили некое подобие мира. Он не спрашивал, почему Уся не бегает к воротам в ожидании, как делала это все последние дни. Он просто был рядом.

— Уся, — позвал он ее во дворе, куда она сбежала под предлогом проветрить целебные коренья. — Держи.

Он протянул ей грубо вырезанную из светлого дерева фигурку птицы. Получилось неуклюже, но с душой.

— Это... ворона? — угадала Урсула, пытаясь улыбнуться.  
— Нет, — искренне удивился Керн. — Синица. Она веселая.

Урсула рассмеялась, и этот смех прозвучал неожиданно громко в давящей тишине утра. Она сжала деревянную птичку в ладони, ощущая ее шершавую теплоту.

В этот момент с улицы донесся знакомый скрип повозки и громкие голоса. У ворот остановился княжеский возница, а с ним пара стражников.

— Приветствую дом Ульмы Ведающей! — крикнул возница, не слезая с повозки. — Князь Торвальд Детфлессен просит передать его благодарность за снадобья для стражников, что несли дозор у перевала. И в дар — муку свежего помола, соль да мед от княжеских запасов!

Ульма вышла на крыльцо, суровая и невозмутимая.  
— Благодарность принимаю. Дары — тоже. Керн, заноси. И передай князю, что соль для оберегов пригодится. Особенно к зиме.

Керн легко взгромоздил мешки на плечи и понес во двор. Урсула, затаившись за его спиной, наблюдала. И сердце ее заколотилось чаще, когда один из стражников, молодой парень, отделился от возницы и робко приблизился к ней.

— Ты... ты Урсула, ученица? — спросил он, снимая шлем.  
Она кивнула, не понимая.  
— Меня Генрик зовут. Из дозора... Ты, значит, те мази делала, что с крапивой да с живицей? — парень явно нервничал.  
— Да, — прошептала Урсула.  
— Так вот... спасибо. Рука у меня после стычкины онемела, ничего не чувствовал. А твоя мазь... как огнем выжгла ту хворь. Теперь все в порядке. Спасибо.

Он быстро кивнул, краснея, и поспешил назад к повозке, которая вскоре тронулась и скрылась из виду.

Урсула стояла как вкопанная, сжимая в одной руке деревянную синицу, а другой касаясь щеки, на которой, казалось, еще ощущалось тепло благодарного взгляда. Она сделала это. Ее знание, ее умение помогли настоящему воину. Оно было нужно. Не только Ульме. Не как «ведьминское отродье», а как Урсула.

Она обернулась и встретилась взглядом с Ульмой. Старуха молча смотрела на нее с порога, и на ее лице не было ни одобрения, ни гнева. Был лишь тяжелый, непроницаемый расчет.

— Видишь? — наконец сказала Ульма. — Твоя сила здесь. В этих травах, в этих снадобьях. В помощи тем, кто защищает наши стены. Не ищи ее в замке. Он тебе не даст ничего, кроме боли.

Но теперь ее слова уже не падали на благодатную почву. Урсула кивнула, делая вид, что соглашается, но внутри все перевернулось. Она ощутила свою ценность. И этот крошечный росток самоуважения был уже не так-то просто выполоть.

А в это время в замке, в кабинете отца, Роберт, отложив в сторону карты патрулирования, с самым деловым видом говорил:

— Отец, я считаю, нам нужно укреплять связь со всеми, кто стоит на защите Восточного города. Со жрецами, со старейшинами ремесленных цехов... и с Ковеном. Их знание границ и умение противостоять горной порче незаменимы. Мне бы хотелось, с твоего позволения, лучше понять их работу. Для начала — помогать с доставкой припасов, может, чем-то еще. Под твоим присмотром, разумеется.

Торвальд, чистящий трубку, поднял на сына удивленный взгляд. В его глазах мелькнуло одобрение.  
— Повзрослел, парень. Зря, что ли, в Форту тебя учили? Разумная мысль. Ульма, конечно, стерва старая, но дело свое знает. Договорись с ней через кого-нибудь из своих людей. Только смотри, чтобы без обид да пересудов.

Роберт кивнул, скрывая торжество.  
«Никаких «моих людей», отец, — подумал он. — Только я сам. И это будет только начало».

Игра началась. И теперь ход был за ним.


---
## Часть 4: Первые шаги
Прошло несколько дней. Напряжение в доме у южных ворот не спадало, но сменило свой характер. Из острого и явного оно превратилось в тлеющее, подспудное. Урсула выполняла все указания Ульмы с удвоенным рвением, будто пытаясь заглушить внутренний разлад тяжелым трудом. Она молола коренья, развешивала травы, готовила мази, и ее пальцы работали быстро и точно, но взгляд часто уходил куда-то вдаль, за стены дома, за границы, очерченные для нее старухой.

Ульма наблюдала за этим с молчаливой настороженностью хищницы. Она чувствовала бунт, зреющий под покровом покорности, и ее собственное беспокойство росло. Ей нужно было не сломать волю ученицы, а перенаправить ее, заставить принять свою правду как единственно возможную.

Однажды под вечер, когда Керн уже заканчивал колоть дрова, а тени становились длинными и зловещими, Ульма позвала Урсулу.

— Хватит теребить сухоцветы, пользы от этого чуть. Бери корзину, пойдем.

— В лес? Сейчас? — удивилась Урсула. Обычно в такое время они уже не выходили.

— Не на прогулку. Дело есть. Важное. Только ты да я. Керн, сторожи дом. Никого не впускать, понял? Даже если сам князь с медведями придет.

Верзила кивнул, опершись на топор, и занял позицию у калитки, словно настоящий страж.

Дорога в лес была молчаливой. Урсула шла за спиной Ульмы, увязая в опавших листьях, и чувствовала, как привычное волнение от соприкосновения с лесом смешивается с тревогой. Старуха шла быстро и уверенно, не оглядываясь, будто ведомая невидимой нитью.

Они свернули с тропинки, углубились в чащу, где деревья смыкались плотным кольцом, и вышли на небольшую поляну, которую Урсула знала хорошо. Здесь росла старая, полузасохшая яблоня, одичавшая и горькая. Место было сильным, здесь всегда чувствовалось биение земли, но сегодня воздух над поляной словно вибрировал от скрытого напряжения.

— Становись в центр, — коротко бросила Ульма, указывая на точку под яблоней.

Урсула повиновалась. Ульма обошла поляну по кругу, что-то шепча, роняя из мешочка у пояса щепотки соли и сухих трав. Затем она остановилась перед ученицей.

— Слушай меня, дитя. Ты думаешь, я из вредности тебя от княжича отваживаю? — ее голос в тишине леса звучал глухо и веско. — Земля говорит. И я слышу. Над нами сгущаются тучи. Не те, что дождь несут, а те, что смерть и холод несут. То, что случилось с Дальним городом... это не конец. Это начало.

Она сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание.

— Князь смотрит на юг, на союзы и торговлю. А беда придет с севера. Из древности. И когда она грянет, нам, нашим знаниям, придется стать щитом. Единственным щитом. А для этого Ковен должен быть сильным. Единным. А ты... ты метаешься, как прутик на ветру, между долгом и глупыми девичьими грезами. Мне нужна наследница. Не сомневающаяся, не разрывающаяся. Цельная. Как кремень. Понимаешь?

Урсула молчала, чувствуя, как тяжесть ответственности давит на плечи, пригвождая к земле.

— Сегодня ночью, — продолжала Ульма, — будет особая роса. Роса на убывающую луну. Она соберет в себе последние силы уходящей осени. Мы соберем ее. Вместе. Это будет твое первое истинное дело как ведающей, а не как ученицы. Твое посвящение в новую силу. И твоя проверка. Готова ли ты?

Глаза Ульмы горели в сумерках, как у старого волка. Это был не вопрос. Это был вызов. И приказ.

Урсула сглотнула комок в горле и кивнула.  
— Готова.

---

В это же время Роберт приводил в действие свой план. Через верного человека — старого друга детства, а ныне одного из младших офицеров замковой стражи — он передал в дом Ульмы небольшой, но ценный груз: несколько брусков чистого воска для обережных свечей, связку прочных льняных нитей для заклятий и — что было самой смелой частью замысла — небольшую, но отлично сделанную бронзовую ступку с пестиком.

— Передай Ульме Ведающей, — наставлял Роберт своего гонца. — Это дар от имени князя Торвальда в благодарность за ее службу земле Винтерлендской. И спроси, не требуется ли еще каких припасов для подготовки к зиме, замок готов оказать содействие.

Это был гениальный ход. Он действовал не как назойливый юнец, а как будущий правитель, демонстрируя уважение к статусу Ульмы и ее ремеслу. Он давал ей понять, что видит в ней союзника, а не врага. И главное — он делал это публично, через третьих лиц, чтобы не дать ей возможности грубо отказать ему в лицо.

Посыльный вернулся через час.  
— Ну? — нетерпеливо спросил Роберт.  
— Приняла, — ответил стражник. — Вид был, как всегда, букой. Но взяла. Сказала: «Благодарность князю. Пока обойдемся». И все. Но... кажется, была немного озадачена. Не ожидала такого.

Роберт усмехнулся. Отлично. Первая брешь в ее обороне была пробита. Теперь нужно было ждать. И искать новый повод для контакта. Он посмотрел в окно, на темнеющее небо. Где-то там, у границы леса, была она. И он мысленно послал ей обещание: «Я найду способ. Я найду тебя».

## Часть 5: Ночь росы

Ночь опустилась на лес, черная и беззвездная. Воздух стал ледяным, и на краях листьев и на паутинках засверкали первые капли той самой особой росы. Урсула, закутанная в плотный плащ, стояла на коленях на разостланном полотне и аккуратно, трясущимися от холода и волнения пальцами, собирала драгоценные капли в маленькую хрустальную склянку с серебряным ободком.

Рядом, неподвижная, как древний менгир, стояла Ульма. Ее глаза были закрыты, губы шептали бесконечные заклинания, призывая силу луны и росы в сосуд.

Это был гипнотический, почти мистический ритуал. Урсула чувствовала, как холод проникает ей под кожу, как усталость сводит спину, но она не смела остановиться. В этой тишине, под шепот старухи, ее собственные сомнения и терзания казались мелкими и ничтожными перед лицом той огромной, древней силы, которую она сейчас прикасалась.

— Вот видишь, — голос Ульмы прозвучал внезапно, заставив Урсулу вздрогнуть. — Вот оно — истинное колдовство. Не княжеские подарки и не взгляды из-за угла. Тишина. Терпение. Верность земле. Это — твое наследие, девочка. Не променяй его на блестящие безделушки.

Урсула посмотрела на почти полную склянку, в которой тускло мерцала собранная роса. И почувствовала странное смятение. Да, это была сила. Реальная, осязаемая. Но разве то, что она чувствовала к Роберту, было просто «блестящей безделушкой»? Разве ее желание быть не только ведьмой, но и просто Урсулой, было предательством?

Она не нашла ответа. Только тихая обида на Ульму за то, что та заставляет ее выбирать, заточила в новые, пусть и невидимые, цепи.

Роса была собрана. Ритуал завершен. Они молча побрели назад к дому, усталые и продрогшие. У калитки их по-прежнему ждал Керн.

Увидев подарки от замка, Ульма лишь хмыкнула, но Урсула заметила, как ее пальцы на мгновение задержались на гладкой, холодной поверхности бронзовой ступки. В глазах старухи мелькнуло что-то неуловимое — может, удовлетворение, а может, и досада. Подарок был сделан настолько искусно, что отвергнуть его значило бы проявить прямое неуважение к князю.

— Видишь, как они заигрывают? — бросила она Урсуле, уже заходя в дом. — Сначала ступка, потом — предложение помощи, потом — просьба о встрече. Их щедрость всегда имеет цену. И всегда приводит к долгу.

Но на этот раз ее слова не достигли цели. Урсула смотрела на ступку, и ее сердце сжалось от странной надежды. Это был не просто подарок. Это был знак. Знак того, что он не сдался. Что он ищет способ. И пока он борется, она не имела права опускать руки.

Она тихо подняла склянку с росой.  
— Куда ее поставить, бабушка?

Война за душу Урсулы только начиналась. И поле боя проходило прямо через ее сердце.

## Часть 6: Надвигающаяся буря

Прошла неделя. Осень вступила в свои полные права, окрашивая лес в багрянец и золото, а воздух становясь таким острым и прозрачным, что звон топора за южными воротами был слышен чуть ли не в центре города. В доме Ульмы установилось хрупкое, зыбкое перемирие.

Урсула погрузилась в работу с новой, почти отчаянной решимостью. Бронзовая ступка, стоявшая теперь на самом видном месте, стала для нее молчаливым сообщником. Каждый раз, растирая в ней коренья, она чувствовала не только вес качественного инструмента, но и вес того поступка, что стоял за ним. Это была не просьба, а заявление. И она отвечала на него своей собственной демонстрацией силы.

Она предложила Ульме новый рецепт мази для стражников — с добавлением толченой сосновой хвои и медвежьего жира, для лучшего согрева в долгих ночных дозорах. Старуха, изучив пропорции, нехотя кивнула: «Делай. Посмотрим». Урсула делала. И когда через несколько дней тот же молодой стражник Генрик снова привез от князя бочонок кислой капусты («от жены поварихи, для сил богатырских»), он передал и записку, грубо свернутую в трубочку.

«Мазь — волшебство. Руки не зябнут даже у камня. Спасибо. Г.»  
Записка была спрятана в складках платья, а слова — выучены наизусть. Это была ее маленькая победа. Не над Ульмой, а над самой собой, над своим страхом и неуверенностью.

Ульма видела эту перемену. Видела, как ученица не сломлена, а закалена. В этом была и гордость, и тревога. Гордость за силу духа, которую она сама же и взрастила. Тревога — ибо эта сила могла быть обращена против ее воли. Она усилила давление, сделав уроки более суровыми, а задачи — почти непосильными.

— Не так! — ее голос гремел по избе, заставляя ворона вздрагивать на насесте. — Ты чувствуешь энергию корня? Ты слышишь, о чем он поет? Или просто давишь, как тот дурак Керн дрова колет? Слейся с ним! Стань им!

Урсула стискивала зубы, стирала в кровь пальцы о грубый пестик и пыталась «слышать». И понемногу — начала получаться. Горечь неудач сменялась сладостью маленьких озарений. Она открывала в себе дар, о котором лишь догадывалась.

Однажды Ульма заставила ее чистить и перебирать старые, почерневшие от времени свитки с заклинаниями охраны и очищения.  
— Читай вслух. Каждую строчку. Пусть язык запомнит, а ум — проникнется.

Урсула читала, спотыкаясь о архаичные слова и сложные обороты. И вдруг, на середине древнего заклятия для защиты дома от нечисти, она замерла. Ее собственный голос, произносящий эти мощные, тяжелые слова, отозвался в ней чем-то глубинным, знакомым до мурашек. В памяти всплыл обрывок — не образ, а звук. Низкий, гортанный напев. Чужой язык. Язык ее детства? Язык Гринланда? Сердце ее екнуло. Она подняла глаза на Ульму. Та внимательно наблюдала за ней, и в ее взгляде читалось нечто большее, чем просто оценка техники.

— Что-то не так? — сухо спросила старуха.  
— Нет... просто... показалось, — Урсула снова уткнулась в свиток, но сердце колотилось как бешеное. Почему эти древние вингерлендские заклинания отозвались в ней эхом далекого севера? Это было совпадение? Или... знание ее истинной родины было ей нужно Ульме для чего-то?
## Часть 7: Весть о беде
Тем временем Роберт оттачивал свою стратегию. Он не пытался прорваться к дому у ворот, а действовал как осаждающий командир, методично лишая крепость ее изоляции.

Он убедил отца усилить патрули вокруг всего города, включая южный район. Теперь стражники регулярно проходили мимо дома Ульмы, обмениваясь с Керном дежурными кивками, а иногда задерживаясь, чтобы обсудить погоду или передать какой-нибудь слух. Керн, простодушный и не видящий подвоха, начал постепенно привыкать к их присутствию.

Затем Роберт нашел новый предлог. Через того же Генрика он передал, что замковый лекарь, наслышанный о мастерстве Ульмы в лечении обморожений, просит совета по поводу сложного случая со стражником, пострадавшим в горах.

Это был блестящий ход. Он апеллировал к профессиональной гордости ведьмы и касался области, где ее авторитет был непререкаем. Отказать в помощи больному — значило бы нарушить собственный кодекс.

Ульма, скрипя зубами, дала через того же Генрика краткий, но исчерпывающий ответ: список трав и precise порядок действий. Ответ был передан лекарю, а копия — аккуратно переписанная рукой Роберта — легла в его стол. Он изучал его не как медицинское предписание, а как донесение о противнике. Он узнавал ее почерк, ее логику, ее сильные и слабые стороны.

Он видел Урсулу лишь однажды — издалека. Она шла с корзиной от колодца, сопровождаемая тенью Керна. Она показалась ему выше, стройнее. В ее движениях была новая, незнакомая ему уверенность. Его сердце сжалось от гордости и тоски. Он не окликнул ее. Не мог. Его игра была слишком тонкой, чтобы рисковать из-за порыва.

Но их взгляды встретились на мгновение. Она замедлила шаг, увидев его у входа в кузницу. Он не улыбнулся, не сделал никакого жеста. Лишь чуть склонил голову, как деловой партнер, признающий присутствие другого. И увидел, как на ее лице промелькнуло удивление, замешательство, а затем — крошечная, едва уловимая искорка понимания.

Она тоже кивнула, почти незаметно, и прошла дальше, но ее спина была прямой, а шаг — твердым.

Они больше не были детьми. Они были игроками на сложной шахматной доске, где фигурами были традиции, долг, страх и надежда. И оба учились делать свои ходы.

---

Напряжение достигло пика накануне равноденствия. В доме Ульмы царила лихорадочная деятельность. Нужно было подготовить обереги для города, собрать последние осенние травы, обладающие особой силой, и приготовиться к ночному ритуалу Ковена.

Урсула варила сложный отвар из трех видов полыни и коры дуба, требующий предельной концентрации. В горшке что-то шипело и булькало, издавая резкий, дурманящий запах.

Вдруг с улицы донесся шум — громкие, взволнованные голоса, топот копыт. Керн, стоявший на посту у калитки, насторожился.

Ульма подошла к окну, отдернув занавеску.  
— Что там еще?..

По улице скакал всадник в цвета дома Детфлессенов. Он кричал что-то, но слова были неразборчивы. Однако сам факт появления гонца на их тихой улочке был тревожным знаком.

Через несколько минут в дверь постучали. На пороге стоял Генрик, его лицо было серьезным.  
— Ведающая Ульма. Князь Торвальд просит вашего присутствия в замке. Немедленно.

Ульма выпрямилась.  
— С какой стати? У меня дела.  
— Беда, — коротко сказал стражник. — На севере области. Возле рудников. Нашли... нечто. Непонятное. Мертвое. Но страшное. Князь собирает совет.

Сердце Урсулы упало. «На севере...» Слова Ульмы о надвигающейся беде с севера прозвучали в памяти зловещим эхом.

Ульма помолчала, оценивая ситуацию. Отказаться было нельзя. Это был прямой вызов, и ее обязанность как ведающей — откликнуться.  
— Хорошо, — буркнула она. — Иду. Урсула, — она обернулась к ученице, — следи за отваром. Ни на шаг от печи. И чтобы никто не входил. Керн, с ней.

Она накинула плащ и вышла, сопровождаемая стражником.

В избе воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев и бульканьем зелья. Урсула стояла у печи, чувствуя, как тревога сжимает ей горло. Керн занял свой пост у двери, налившись молчаливой сторожевой силой.

Прошло полчаса. Отвар дошел до нужной кондиции, и Урсула убрала его с огня. Тишина стала давить еще сильнее. Мысли о том, что нашли у рудников, смешивались с мыслями о Роберте. Он там? Он видел это? Он в опасности?

И тут снова раздался стук в дверь. Тихий, но настойчивый.

Керн нахмурился и шагнул к двери.  
— Кто? — прорычал он.  
— От князя, — донесся снаружи знакомый голос. Не Генрика. Другой. Молодой. И твердый. — Для Ульмы Ведающей. Срочное донесение.

Урсула замерла. Она узнала этот голос.

Керн, помня приказ («Никого не впускать»), колебался.  
— Ульмы нет.  
— Тогда для ее ученицы. Передайте ей.

Урсула сделала шаг вперед. Ее сердце колотилось где-то в горле. Она посмотрела на Керна и кивнула.

Верзила неохотно отодвинул засов.

В проеме двери, залитый светом уходящего дня, стоял Роберт. Он был в дорожной одежде, запыленный, и в его руке был не свиток, а небольшая, причудливой формы ветка, обломанная с одного конца, будто ее кто-то с силой оторвал.

Их взгляды встретились. В его глазах не было ни прежней юношеской восторженности, ни игривости. Была усталость, тревога и та же самая стальная решимость, что зрела в ней все эти дни.

— Я был там, — тихо сказал он, так, чтобы не слышно было на улице. — Я видел. Это... это необъяснимо. И это — лишь начало. Мне нужно поговорить. С тобой. Не как княжич с ведьмой. Как Роберт с Урсулой.

Он переступил порог. Дверь закрылась за его спиной.

Осада была окончена. Враги встретились лицом к лицу. И теперь им предстояло решить — быть ими друг другу врагами или стать союзниками против настоящей, надвигающейся из тьмы угрозы.

## Часть 9: Решение и дорога

Дверь закрылась, и в избе повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в печи. Роберт и Урсула стояли друг напротив друга, разделенные не только годами разлуки, но и пропастью сомнений, страхов и навязанных ролей. Керн, насупившись, следил за княжичем, его мощное тело было готово в любой миг встать на защиту Уси.

Роберт первым нарушил молчание. Он протянул ей странную ветку. Она была черной, обугленной, будто ее выдернули из самого сердца пожара, но на ощупь — леденяще холодной.

— Это не от дерева из наших лесов, — его голос был низким, без тени прежней бравады. — Это нашли рядом с... с тем, что осталось от двух рудокопов. Они ушли на разведку новой жилы и не вернулись. Мы нашли их... или то, во что они превратились. Камень. Совершенно черный, прозрачный, как стекло, и холодный. Как лед, который не тает. А вокруг — вот эти ветви. Они росли прямо из земли, будто черные ледяные корни.

Урсула осторожно взяла ветку. Прикосновение к ней вызвало резкий, тошнотворный спазм в животе. Она почувствовала не просто холод. Она ощутила пустоту. Полное, всепоглощающее отсутствие жизни, тепла, энергии. Это был не мертвый материал, а нечто анти-живое, высасывающее силу из всего вокруг.

— Ося... — прошептала она, забыв обо всех запретах и используя детское прозвище. — Что это?

— Я не знаю, — честно признался Роберт. — Никто из старейшин не видел ничего подобного. Отец в ярости и в страхе. Он послал гонцов в Южный город, к Харите, и в другие поселения. Но я... я подумал о тебе. Вернее, об Ульме. И о тебе. Она говорила что-нибудь? Видела ли подобное в своих свитках?

В его глазах читалась не просто любопытство. Это была настоящая, неподдельная потребность в ее знании. Он пришел не к «диковинке», а к единственному человеку, который, как он надеялся, мог понять природу этой чумы.

Урсула покачала головой, все еще не отрывая взгляда от ледяной ветки.  
— Нет... Ничего такого. Это... это похоже на порчу, но в тысячу раз сильнее. Как... как сама смерть, обретшая форму.

В этот момент склянка с росой равноденствия, стоявшая на полке, издала тихий, высокий звон. Урсула вздрогнула. Роберт повернулся на звук.

— Что это?  
— Роса... особая. Для оберегов, — машинально объяснила Урсула. И вдруг ее осенило. — Подожди.

Она поднесла черную ветку к склянке. Едва холодный материал оказался рядом с хрусталем, роса внутри забурлила, словно вскипела, и от поверхности ветки потянулись тонкие, едва заметные пары.

— Они враждуют, — ахнула Урсула. — Сила жизни в росе и сила... не-жизни в этой ветке. Они противоположны.

В ее голове защелкало, как в сложном механизме. Обрывки знаний из свитков, уроки Ульмы о балансе и равновесии, ее собственные смутные догадки — все это начало складываться в пугающую картину.

— Ульма права, — выдохнула она, поднимая на Роберта широко раскрытые глаза. — Беда действительно приходит с севера. И это не армия, не чума. Это что-то иное. Что-то, что не убивает, а... окаменяет. Вымораживает саму жизнь.

Роберт побледнел. Его теория о «горной порче» оказалась детской игрой compared to тому, что описала Урсула.  
— Мы должны сказать ей. Ульме. Сейчас же.

— Ее нет. Ее вызвал твой отец. Из-за этой же беды, наверное.

Они снова замолчали, осознавая весь ужас положения. Двое детей, пусть и повзрослевших, остались одни перед лицом неведомой угрозы, а их главные защитники и наставники были далеко.

Роберт сжал кулаки.  
— Хорошо. Тогда слушай меня. Я еду обратно. Туда, к рудникам. Отец послал отряд для оцепления и наблюдения. Я буду с ними. — Он посмотрел на нее прямо. — Мне нужна твоя помощь, Уська. Не как княжичу. Как... как другу. Как тому, кто верит в тебя. Дай мне что-нибудь против этой... штуки. Оберег. Хоть что-то, что может защитить.

Его слова растаяли лед недоверия, который так старательно намораживала Ульма. Он не требовал, не приказывал. Он просил. Как равный. И в этой просьбе было больше уважения, чем во всех княжеских дарах.

Урсула, не раздумывая, кивнула. Она схватила со стола небольшой мешочек из небеленой льняной ткани и начала быстро наполнять его щепотками трав из разных банок: зверобой, полынь, чертополох. Затем она подбежала к полке и, помедлив лишь мгновение, взяла склянку с росой. Она отлила несколько драгоценных капель на пучок сушеного бессмертника и, прошептав над ним hurried заклинание защиты, положила в мешочек.

— Держи это при себе. Все время. Не дай ветке или тому, что от нее осталось, прикоснуться к коже. И... будь осторожен.

Она протянула ему мешочек. Их пальцы соприкоснулись. Его — холодные от дороги, ее — теплые от работы у печи. На миг время остановилось.

— Спасибо, — тихо сказал он.  
— Вернись, — так же тихо ответила она.

Он кивнул, сунул мешочек за пазуху, и вышел, бросив на прощание Керну: «Сторожи ее».

Дверь закрылась. Урсула прислонилась к косяку, чувствуя, как подкашиваются ноги. Она только что нарушила прямое указание Ульмы. Она впустила княжича. Она отдала ему часть своих сил, часть собранной с таким трудом росы. И она не чувствовала ни капли раскаяния. Только леденящий ужас от того, что ждет его там, на севере, и жгучее желание быть с ним рядом.

---
## Часть 11: Гнев Ульмы
Ульма вернулась глубокой ночью, мрачная как туча. Ритуал с князем и старейшинами был долгим и бесплодным. Страх и невежество советников заглушали голос разума. Решили лишь усилить охрану рудников и ждать вестей от других ведьм Ковена.

Переступив порог, она сразу почувствовала неладное. Воздух в избе был заряжен чужим присутствием и... действием. Ее взгляд упал на склянку с росой. Уровень жидкости был ниже.

Она медленно повернулась к Урсуле. Та сидела на своей лавке, делая вид, что шьет, но игла дрожала в ее пальцах.

— Здесь был кто-то, — не спросила, а констатировала Ульма. Ее голос был тихим и оттого еще более страшным.

Урсула не стала отрицать. Она подняла глаза, в которых плескался вызов, смешанный со страхом.  
— Роберт. Он приезжал. Он видел то... существо. у рудников. Он просил помощи.

— И ты ему дала? — Ульма сделала шаг вперед. Ворон на насесте встревоженно каркнул. — Ты отдала силу, собранную для защиты всего города, ему? Одному человеку? По его просьбе?

— Он не «один человек»! — вспылила Урсула, вскакивая. — Он наследник князя! Он был там и видел это! Он рискует жизнью, чтобы защитить нас всех! А мы что делаем? Сидим и ждем, пока эта... эта тварь не приползет к нашим стенам?

— Он рискует жизнью из-за собственного любопытства и глупости! — грянула Ульма. — А ты рискуешь всем Ковеном, всем городом, своей силой из-за дурацкой девичьей привязанности! Ты отдала росу равноденствия! Ты знаешь, что это значит? Что теперь обереги будут слабее? Что мы можем не устоять?

— А что устоять должно? — в голосе Урсулы впервые прозвучала настоящая, недетская ярость. — Стены? Дома? Или люди? Он — человек! И он нуждается в помощи! Я не могла не помочь!

Ульма замерла, пораженная не столько словами, сколько силой, с которой они были сказаны. Она видела перед собой не испуганную девочку, а молодую ведьму, осознающую свою мощь и свое право распоряжаться ею.

Молчание стало тягучим, как смола. Гнев на лице Ульмы постепенно сменился на тяжелую, усталую серьезность.

— Хорошо, — прошептала она. — Ты сделала свой выбор. Теперь посмотрим, к чему он приведет. Но запомни, Урсула: с этого момента ответственность за последствия твоего поступка лежит на тебе. На тебе одной.

Она повернулась и ушла в свою комнату, оставив Урсулу одну в центре горницы, с горящими щеками и колотящимся сердцем. Впервые она не чувствовала себя виноватой. Она чувствовала себя ужасно, страшно, но... правой.

Ее обучение закончилось. Началось испытание.

---

Тем временем Роберт, уже у рудников, стоял на краю зловещего участка вымерзшей земли. Его люди разбили лагерь на почтительном расстоянии, разведя костры, пламя которых неестественно пригасало и вытягивалось в сторону черного пятна, будто его кто-то высасывал.

Он сжимал в руке льняной мешочек. Он был теплым, почти горячим, и от него исходил едва уловимый горьковатый запах трав. Когда он подходил ближе к краю «зоны», мешочек начинал вибрировать, словно живой, предупреждая об опасности.

Один из стражников, более любопытный, решил бросить в черную зону камень. Камень, пролетев над окаменевшими телами рудокопов, внезапно застыл в воздухе и с тихим шелезом превратился в черный стеклянный шар, упавший на землю без единого звука.

Лагерь замер в ужасе. Роберт почувствовал, как волосы на его голове шевелятся. Он посмотрел на теплый мешочек в своей руке, потом на непроглядную тьму впереди.

Где-то там, в глубине, ему почудилось движение. Что-то огромное, медленное и невыразимо холодное начинало просыпаться. И он понял, что Ульма была права. Это было только начало.

А его город, его дом, его Урсула были там, behind him. И он был единственным, кто стоял между ними и этой безымянной тьмой. С его верой, его мечом и маленьким льняным мешочком, который пахнет травой и надеждой.

## Часть 12: На краю

Рассвет над лагерем у рудников не принес облегчения. Серая, безрадостная заря медленно разливалась по небу, но не смела приблизиться к черному пятну вымерзшей земли. Там по-прежнему царила ночь — густая, неестественная, поглощающая свет и звук. Костры стражников горели вяло, дым стелился по земле, не в силах подняться вверх.

Роберт не сомкнул глаз. Он сидел на складном походном стуле, вглядываясь в ту самую точку, где камень превратился в черное стекло. Льняной мешочек, зажатый в его ладони, был теперь не просто теплым — он был горячим, почти обжигающим, и от него исходило слабое пульсирующее свечение, заметное лишь краем глаза. Он был живым щитом, и его сила таяла с каждым часом.

— Ничего не меняется, господин, — доложил подошедший Генрик. Его лицо было осунувшимся, под глазами залегли темные тени. — Ни звука, ни движения. Только... холод идет. Даже отсюда чувствуется.

Роберт кивнул. Он чувствовал. Холод был не физическим, а каким-то иным — он проникал в кости, в душу, вымораживая надежду. Он встал, кости его затрещали.

— Держать дистанцию. Никто не приближается. Я еду в город. Мне нужен совет Ульмы. По-настоящему нужен.

Он больше не мог полагаться на полумеры и тайные знаки. Он видел врага. Пусть смутно, пусть не понимая его сути, но видел. И этого было достаточно, чтобы осознать: игра в тонкие намеки окончена.

---

В доме у южных ворот царил свой ледниковый период. Ульма и Урсула не разговаривали. Они общались взглядами, короткими, отрывистыми фразами, необходимыми для работы. Воздух был наполнен немой бранью и горечью предательства.

Урсула пыталась сосредоточиться на приготовлении оберегов, но ее мысли были там, у рудников. Она чувствовала, как слабеет ее защитный дар, вплетенный в мешочек. Она ощущала каждую потраченную каплю росы, каждую истраченную травинку. И с ужасом понимала, что Ульма была права — ее импульсивный поступок мог стоить им всем дорого. Но отступиться, признать свою ошибку — значило сдаться. А она уже не могла.

Ульма, в свою очередь, наблюдала за ученицей с холодной яростью опытного стратега, видящего, как неопытный lieutenant губит всю армию. Она видела страх Урсулы, ее сомнения — и не находила в себе желания утешить. Пусть learns. Пусть почувствует всю тяжесть последствий.

Именно в эту напряженную тишину ворвался скрип калитки и громкий, властный стук в дверь. Не просящий, как прежде, а требующий.

Керн, не дожидаясь приказа, отодвинул засов.

На пороге стоял Роберт. Запыленный, с впалыми от бессонницы глазами, но с прямой спиной и взглядом, в котором не осталось и тени юношеской неуверенности. В его руке он сжимал ту самую черную ветку, теперь завернутую в кусок кожи.

— Ведающая Ульма, — его голос гремел в маленькой горнице, заставляя ворона взлететь на насесте с громким карканьем. — Мне нужен ваш совет. Не как наследнику князя. Как командиру отряда, стоящего лицом к лицу с тем, против чего у нас нет ни мечей, ни копий.

Он швырнул кожу на стол. Черная ветка покатилась по нему, издавая тонкий, звенящий звук, будто сделанная из хрупкого стекла.

Ульма медленно поднялась. Ее глаза сузились, увидев предмет. Она не смотрела на Роберта, ее взгляд был прикован к ветке.  
— Где? — одно слово, вырвавшееся сквозь сжатые зубы.

— У рудников. Два дня назад. Она... она растет. Медленно, но растет. И все, что попадает в ее зону, превращается в такой же черный лед. Даже воздух, кажется.

Ульма протянула руку, но не прикоснулась к ветке. Она провела ладонью над ней, и ее пальцы вдруг свело судорогой. Она резко отдернула руку.

— Так, — прошептала она. — Оно пришло.

Она наконец подняла глаза на Роберта, и в них не было ни злобы, ни упрека. Был чистый, незамутненный ужас.  
— Ты прав, мальчик. Против этого твои мечи бесполезны. Это Холод Бездны. Древнее зло. Старше наших гор, старше наших легенд. Оно спало. Но что-то... разбудило его.

Урсула, затаив дыхание, слушала, и ее собственный страх отступил перед лицом этого откровения.

— Что мы можем сделать? — спросил Роберт, и его голос впервые зазвучал как голос юноши, а не воина.

— Ничего, — горько ответила Ульма. — Бежать. Оставить земли к северу от города и молиться, чтобы оно насытилось.

— Нет! — выкрикнула Урсула. Оба взгляда устремились на нее. — Нет, — повторила она уже тише, но с той же силой. — Мы не можем бежать. Мы должны остановить это. Вы же сами говорили — наш долг быть щитом!

— Щитом можно прикрыться от стрелы, дитя! — взорвалась Ульма. — А как ты прикроешься от зимы, что длится вечность? От холода, что выжигает саму душу мира? Это не враг! Это конец всего!

— Но мы должны попытаться! — не сдавалась Урсула. Она подошла к столу и, не глядя на Ульму, указала на ветку. — Роса реагирует на нее. Сила жизни враждует с этой... пустотой. Значит, есть противоядие! Мы можем найти его!

Роберт смотрел на нее, и в его глазах загорелась та самая искра, что согревала его у холодных костров. Он видел не испуганную девушку, а союзника. Воина.

— Она права, — твердо сказал он Ульме. — Мы не можем просто ждать. Мой отец уже отправил гонцов. Но пока они дойдут, пока совет соберется... это может расползтись на пол-области. Вы — ведающая. Вы знаете больше всех. Скажите, что делать. Дайте нам шанс.

Ульма смотрела то на него, то на Урсулу. Ее лицо было маской борьбы. Страх перед древним ужасом боролся с долгом. Ненависть к нарушившей запрет ученице — с гордостью за ее силу. Наконец, она сдавленно выдохнула.

— Хорошо. Будь по-вашему. Глупцам закон не писан. — Она резко повернулась к полкам со свитками. — Есть легенды. Древние, полустертые. Говорят, что Бездненный Холод боится только одного — чистого огня первозданного солнца.

— Где мы найдем такой огонь? — спросил Роберт.

— Нигде, — ухмыльнулась Ульма. — Его не существует. Но... есть отголоски его силы. То, что впитало в себя его тепло за тысячелетия. Солнечный камень. Золото, заряженное в ритуалах летнего солнцестояния. Омела, выросшая на священных дубах... — Она обвела взглядом свою скромную обитель. — Все это есть у Хариты в Южном городе. Или было. Или должно быть.

— Значит, нам нужно к ней, — заключил Роберт. — Я могу собрать отряд...

— Нет! — резко оборвала его Ульма. — Никаких отрядов! Чем больше людей, тем больше шума, тем больше внимания. Это должна быть быстрая, тихая вылазка. И... — ее взгляд упал на Урсулу, — ее дело. Она так рвалась в бой. Пусть и докажет свою правоту. Она поедет в Южный город. Одна. С моим письмом к Харите.

Урсула замерла. Поехать одной. Through the woods. В незнакомый город. К незнакомой ведьме. Испытание, о котором говорила Ульма, приняло совершенно конкретную, и смертельно опасную форму.

Роберт хотел было возразить, но Ульма остановила его взглядом.  
— Ты же хотел, чтобы с ней говорили как с равной? Вот ее миссия. Ее долг. Или ты хочешь оставить ее здесь, прятаться за твоей спиной?

Роберт смотрел на Урсулу, видя в ее глазах тот же ужас, что был у него у рудников, и ту же steel, что заставила его приехать сюда. Он молча кивнул.

— Я... я поеду, — тихо, но четко сказала Урсула. — Я привезу этот... солнечный камень. Или что там нужно.

— Хорошо, — Ульма повернулась к столу, чтобы написать письмо, скрывая дрожь в своих руках. Она отправляла свою девочку на верную смерть. Или к величайшей победе. Она уже не знала, чего боится больше.

---
## Часть 13: Миссия в Южный город
Через час Урсула, закутанная в теплый плащ, с котомкой за плечами и драгоценным письмом за пазухой, вышла во двор. Ее ждала крепкая лесная лошадка, подаренная княжескими конюшнями по приказу Роберта.

Он сам подошел к ней, чтобы помочь сесть в седло.  
— Ты уверена? — тихо спросил он. — Я могу приказать кому-то другому...

— Нет, — она покачала головой. — Это мой долг. Я... я должна это сделать.

Он кивнул и неожиданно снял с шеи тонкую серебряную цепь с небольшим кулоном — стилизованной веткой дуба.  
— Это... на удачу. Держи при себе.

Она взяла кулон, чувствуя тепло металла. Их пальцы снова соприкоснулись. На этот раз надолго.

— Возвращайся, — сказал он, и в его голосе было что-то новое, незнакомое. Что-то глубокое и серьезное.  
— Обещаю, — прошептала она.

Она ударила пятками в бока лошади и выехала за ворота, не оглядываясь. Она знала, что если обернется и увидит его лицо, то может не найти в себе сил уехать.

Роберт смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду за поворотом дороги. Затем он повернулся к Ульме, стоявшей на пороге.

— И что теперь? — спросил он. — Ждать?

— Теперь, княжич, — ответила старуха, и в ее глазах снова мелькнул знакомый колкий огонек, — теперь мы с тобой будем работать. Пока она ищет солнце на юге, мы будем охранять луну здесь. Нам нужно усилить обереги вокруг города. Все, какие только есть. И для этого мне понадобятся твои люди, твои ресурсы и твоя власть. Без возражений.

Роберт Детфлессен вздохнул и кивнул.  
— Приказывайте, ведающая.

Осада была снята. Враги стали союзниками. И пока один воин отправлялся на поиски надежды, двое других оставались, чтобы приготовиться к последней битве.

---

Дорога на юг вилась меж холмов, то ныряя в сырые овраги, то взбегая на каменистые гривы. Урсула подгоняла лошадь, стараясь не думать о том, что осталось за спиной. О черной ветке, о леденящем взгляде Ульмы, о лице Роберта в последнее мгновение. Она думала о дороге. О каждом камне под копытами, о каждом шорохе в рыжей листве. Это было единственным способом не поддаться панике.

К вечеру небо затянуло свинцовыми тучами, и пошел холодный, назойливый дождь. Лес почернел, стал неприютным и чужим. Урсула свернула с основной дороги, отыскав по памяти один из потаенных путеводных знаков — сколотую ветвь на старой сосне. Здесь должна была быть хижина дровосеков, где Ульма иногда останавливалась по дороге на сходки Ковена.

Хижина нашлась, полуразвалившаяся, но с целой крышей. Урсула ввела лошадь под навес, сама юркнула внутрь. Воздух пах сыростью и мышами. Она с трудом развела маленький огонь в очаге, используя сухую лучину из своего запаса. Дрожащими руками развязала котомку. Поела всухомятку, завернулась в плащ и прислушалась.

Тишина была абсолютной. Ни криков зверей, ни шелеста листьев. Будто весь мир затаился, прислушиваясь к тому же, что и она. К наступающему Холоду. Она достала серебряный кулон Роберта, сжала его в ладони. Металл был холодным. Она представила его у рудников, с мечом наготове, и сердце ее сжалось от страха не за себя, а за него.

«Я должна успевать», — прошептала она в темноту. — Я должна».

Сон не шел. Она взяла свиток Ульмы с заклинаниями защиты и при свете тлеющих углей принялась читать их вслух, надеясь, что слова создадут невидимый щит вокруг хижины. Голос ее звучал тихо и неуверенно, но с каждым предложением становился тверже. Она не просто повторяла — она вкладывала в слова всю свою волю, всю свою надежду. И ей почудилось, что сырые стены хижины будто отодвинулись, а воздух внутри стал чуть теплее.

---
## Часть 14: Оборона Восточного
В Восточном городе ночь тоже была беспокойной. Роберт, вопреки своему желанию мчаться обратно к рудникам, выполнял указания Ульмы. Он организовал людей — стражников, городских ополченцев, даже нескольких монахов из местной обители. Они обходили городскую стену, устанавливая на стратегических точках обереги, принесенные Ульмой — связки трав, чаши с освященной солью, мелкие камешки с начертанными рунами.

Ульма руководила этим процессом с холодной, безжалостной эффективностью. Она казалась ожившим духом города — ее худая фигура появлялась то тут, то там, ее хриплый голос отдавал короткие команды.

— Не там! К воротам! Южным воротам больше всего нужна защита! — кричала она на растерянного ополченца.  
— Почему южным? — спросил Роберт, подходя. — Угроза с севера.  
— Угроза везде, — бросила ему Ульма, не оборачиваясь. — Зло ищет лазейки. Слабину в нашей обороне. Южные ворота — самое уязвимое место. Они обращены к... к другим вещам.

Роберт не понял, но не стал спорить. Он видел, как люди смотрят на старуху — со страхом, с недоверием, но и с надеждой. В ее уверенности была сила, которая сплачивала их лучше любых княжеских указов.

Они закончили near рассвета. Ульма, смертельно уставшая, оперлась на посох. Роберт стоял рядом, глядя на последний оберег — пучок чертополоха, перевязанный красной нитью, прикрепленный к створке южных ворот.

— Она доедет? — тихо спросил он, не смотря на ведьму.  
— Если судьба ей благоволит, — так же тихо ответила Ульма. — А если нет... тогда все это, — она мотнула головой, указывая на обереги, — просто отсрочка.

— Почему вы ее отправили? По-настоящему? — наконец посмотрел на нее Роберт. — Чтобы наказать?

Ульма долго молчала.  
— Чтобы проверить, — наконец выдохнула она. — Сила в ней есть. Большая сила. Но сила без мудрости — это топор в руках ребенка. Она должна была понять, на что идет, когда нарушала мои запреты. Теперь она поняла. И если выживет... то вернется другой. Настоящей ведающей.

Она повернулась и поплелась к своему дому, старая, сгорбленная, несущая на своих плечах тяжесть, которую Роберт мог лишь смутно представить.

Он остался у ворот, глядя на юг, на темную ленту дороги. И впервые за долгое время помолился. Не богам, не предкам. А ей. Чтобы хватило сил. Чтобы вернулась.

---
## Часть 15: У Хариты
Урсула въехала в Южный город на вторые сутки, изможденная, промокшая до костей, но не сломленная. Город был больше и шумнее Восточного, пах морем, рыбой и дымом кузниц. Он стучал и грохотал, и от этой суеты у нее зарябило в глазах.

Спросив у прохожего кузнеца о дороге к местной ведьме, она направила лошадь в лабиринт узких улочек, поднимающихся в гору. Дом Хариты оказался на отшибе, у самой кромки леса, но выглядел не как старая изба Ульмы, а как добротный, крепкий дом зажиточной горожанки. На двери даже была висячая медная колотушка в виде совы.

Урсула постучала, внезапно ощутив всю свою деревенскую неуклюжесть.

Дверь открыла женщина лет сорока, с sharp, умным лицом, пронзительными серыми глазами и темными волосами, убранными в strict пучок. Она была облачена в простое, но качественное платье, и смотрела на Урсулу с вежливым вопросительным интересом.

— Я ищу Хариту Ведающую, — прошептала Урсула, внезапно осознавая, как она похожа на грязного, пропахшего дымом оборвыша.

— Я Харита, — ответила женщина. Ее взгляд скользнул по лицу Урсулы, по ее плащу, по княжеской лошади у плетня. — И кто ты, дитя?

— Урсула. Ученица Ульмы из Восточного города. Я... я привезла письмо.

Имя Ульмы подействовало безотказно. Легкая настороженность в глазах Хариты сменилась на серьезную озабоченность. Она молча отступила, пропуская Урсулу внутрь.

Дом был чистым, уютным и полным странных вещей — сушеных трав, кристаллов, горшков с зельями. Но все это было аккуратно разложено по полкам, а не валялось повсюду, как у Ульмы.

Урсула протянула смятый, пропахший дождем и страхом свиток. Харита развернула его и стала читать. По мере чтения ее лицо становилось все суровее и бледнее.

— Бездненный Холод... — наконец прошептала она, опуская свиток. — Я читала о нем. В старых хрониках. Я думала, это сказки для запугивания детей.

— Это не сказки, — голос Урсулы сорвался. — Я видела его след. Он... он растет.

Харита подошла к западной стене своей горницы, где на полке стоял странный, шероховатый камень, испещренный золотыми прожилками. Она прикоснулась к нему ладонью.

— Солнечный камень... — проговорила она. — Ульма права. Он — один из ключей. Но одного его мало. Нужен... проводник. Тот, кто сможет разбудить его силу и направить против Холода.

Она обернулась к Урсуле, и ее взгляд стал пристальным, изучающим.  
— Ульма пишет, что сила в тебе есть. И что ты уже проявила себя. Покажи мне.

Урсула замерла. Она чувствовала себя лабораторным образцом. Но вспомнила взгляд Роберта, полный доверия. Вспомнила черную ветку на столе. Она выпрямилась.

— Что я должна сделать?

Харита указала на камень.  
— Подойди. Прикоснись. И попытайся... оживить его. Вдохнуть в него немного тепла. Не физического. Того, что внутри тебя.

Урсула сделала шаг. Другой. Она подняла руку и коснулась пальцами шероховатой поверхности камня. Он был холодным и безжизненным. Она закрыла глаза, пытаясь собрать воедино все свои силы, все свои теплые воспоминания — о солнце на речке, о смехе Роберта, о тихой преданности Керна, о даже о ворчливой заботе Ульмы. Она пыталась вложить все это в камень.

Сначала ничего не происходило. Потом ей показалось, что камень стал чуть теплее. В глубине золотых прожилок чтото дрогнуло, слабо блеснуло.

И вдруг ее отбросило. Невидимый удар в грудь отшвырнул ее на пол. Она задохнулась, в глазах потемнело.

Когда зрение вернулось, она увидела склонившуюся над ней Хариту. В ее глазах было нечто среднее между шоком и жадным любопытством.

— Интересно... — прошептала ведьма. — Сила в тебе и правда есть. Грубая, неотшлифованная, но... сильная. И странная. В ней есть отголосок чего-то... морского. Ледяного. Ты откуда родом, дитя?

Урсула, все еще не в силах вымолвить слова, покачала головой.  
— Я не знаю.

Харита помолчала, раздумывая.  
— Хорошо. Камень я тебе отдам. И кое-что еще. — Она подошла к сундуку, вынула оттуда небольшой кинжал в изящных ножнах. Клинок был из темного металла, а на рукояти был вырезан символ — три переплетенные спирали. — Это не для боя. Это — ключ. Он поможет тебе высвободить силу камня, когда придет время. Но...

Она сделала паузу, глядя на Урсулу с внезапной жалостью.  
— ...но для этого тебе придется заплатить. Частью себя. Частью своей жизненной силы. Готова ли ты на такую цену, дитя?

Урсула поднялась с пола, все еще чувствуя слабость в ногах. Она посмотрела на кинжал, на камень, потом в окно — на север, откуда ждала беда.

— Я готова, — сказала она, и в ее голосе не дрогнуло ни единой ноты.

Она больше не была ученицей. Она была оружием. И она направлялась домой, на войну.

---
## Часть 16: Возвращение и приговор
Возвращение было похоже на бегство по кошмарному лабиринту. Каждый шорох в лесу заставлял сердце Урсулы колотиться чаще, каждый порыв ветра, несущий с севера ледяное дыхание, обжигал лицо. Она прижимала к груди тщательно упакованные свертки — тяжелый солнечный камень и холодный кинжал-ключ. Они казались ей живыми, пульсирующими в такт ее собственному страху.

Она почти не спала, останавливаясь лишь чтобы дать передохнуть лошади и самой проглотить несколько сухих крошек. Сны, когда они приходили, были беспокойными и яркими: ей снились ледяные пещеры, где спали огромные киты, и чей-то голос, зовущий ее по имени на незнакомом, гортанном языке.

На подъезде к Восточному городу ее встретила неестественная тишина. Ни дымка из труб, ни криков торговцев, ни даже обычного гула жизни. Город замер, словно притаившийся зверь. У ворот вместо обычных двух стражников стояло пятеро, и их лица были напряжены до предела.

— Стой! Кто идет? — раздался резкий оклик. Копья скрестились перед ее лошадью.

— Я Урсула! Ученица Ульмы! — крикнула она, с трудом выправляя охрипший от усталости голос. — Я вернулась из Южного города!

Стражи узнали ее, но не расходились. Их старший, мужчина с суровым лицом и шрамом на щеке, подошел ближе.  
— Проходи, ведающая. Но знай — в городе запрет на передвижение без нужды. По приказу князя.

— Что случилось? — спросила Урсула, проезжая в ворота и с ужасом озираясь. Улицы были пусты. Окна и двери домов закрыты ставнями. Даже собаки не лаяли.

— С севера дует скверный ветер, — мрачно ответил стражник. — Не холодный, а... мертвый. Люди жалуются на дурные сны, на тоску. А вчера у колодца на площади старая Матрена заснула и не проснулась. Заснула и... окаменела. Словно ее морозом изнутри выдуло.

Ледяная дрожь пробежала по спине Урсулы. Оно уже здесь. Холод пробирался в город не через стены, а через сны, через страх, через сам воздух.

Она пришпорила лошадь и понеслась по пустынным улицам к дому у южных ворот.

---

В доме Ульмы пахло дымом и сухими травами, но привычный уют был вытеснен ощущением осады. Ульма, бледная как полотно, стояла у стола, на котором была развернута карта окрестностей. Рядом, опершись на меч, стоял Роберт. На его лице была усталость, которую не скрыть, и жесткая решимость.

Оба подняли головы, когда Урсула ввалилась в дверь.

— Ты жива, — констатировала Ульма, и в ее голосе прорвалось неподдельное, животное облегчение.

— Я привезла, — выдохнула Урсула, сбрасывая с плеч котомку и протягивая свертки. — Солнечный камень. И ключ. От Хариты.

Роберт сделал шаг вперед, его глаза загорелись надеждой. Но Ульма была быстрее. Она схватила камень, прижала его к груди, зажмурилась. По ее лицу пробежала судорога.

— Да... сила в нем есть. Но ее мало. Слишком мало для такой тьмы. — Она открыла глаза и уставилась на кинжал. — А это? Что это?

— Ключ, — повторила Урсула. — Она сказала, он поможет высвободить силу камня. Но... потребует платы. Жизненной силы.

Роберт нахмурился.  
— Что это значит? Чью силу?

— Мою, — тихо сказала Урсула. — Тот, кто воспользуется ключом, заплатит собой.

Наступило тяжелое молчание.

— Нет, — резко сказал Роберт. — Это не вариант. Мы найдем другой способ.

— Другого способа нет! — голос Ульмы прозвучал как хлыст. — Ты видел, что творится! Оно уже в городе! За ночь еще пятеро не проснулись! Мы не можем ждать! — Она повернулась к Урсуле. — Ты знала, на что идешь?

Урсула кивнула, не в силах вымолвить слово.

— Тогда готовься. Сегодня ночью. В полнолуние. Сила луны усилит действие камня. — Ульма посмотрела на Роберта. — А тебе, княжич, нужно обеспечить нам тишину. И найти... добровольцев.

Роберт сжал кулаки. Он ненавидел эту беспомощность, эту необходимость приносить жертвы.  
— Для чего?

— Для того, чтобы отвлечь его, — глаза Ульмы стали пустыми, как у мертвой рыбы. — Холод ищет слабые души. Тех, кто боится больше всех. Он питается страхом. Если мы дадим ему... пищу, он на время сконцентрируется на ней. И это даст нам время на обряд.

Роберт побледнел. Он понимал, что она предлагает. Использовать людей как приманку.  
— Я не могу...

— Ты должен! — прошипела Ульма. — Или ты хочешь, чтобы весь город стал такой приманкой? Выбирай, княжич. Несколько жизней — или тысячи.

Он посмотрел на Урсулу. Она смотрела на него с бездной понимания и ужаса в глазах. Они оба видели весь кошмар этого выбора. И оба знали, что другого пути нет.

Роберт выдохнул. Он распрямил плечи, и в его осанке появилась та самая невыносимая тяжесть власти, которую нес его отец.  
— Я сделаю это, — сказал он глухо и вышел, не глядя больше ни на кого.

---
## Часть 18: Ритуал
Ночь наступила черная, беззвездная. Луна, полная и холодная, пряталась за рваными тучами, лишь изредка бросая призрачный свет на замерший город.

На площади перед замком, у старого дуба, собралась кучка людей. Самые отчаянные, самые бесстрашные — или самые отчаявшиеся. Несколько бывалых стражников, пара монахов, читающих молитвы, и несколько горожан, чьи родные уже пострадали от Холода. Они стояли, сбившись в кучку, и пели. Пели старые, боевые песни Винтерленда. Их голоса, сначала робкие и срывающиеся, набирали силу, бросая вызов давящей тишине.

Это была приманка. Живая, дышащая, полная страха и отваги.

Роберт стоял в тени арки, сжимая рукоять меча. Он отдал этот приказ. Он послал этих людей на смерть. И каждый вздох, каждое слово песни отзывалось в нем болью.

В это время у южных ворот, на самой границе города, Ульма и Урсула готовили обряд. Они очертили круг из измельченного солнечного камня, смешанного с солью и девятью особыми травами. В центре круга лежал основной камень, а перед ним — кинжал-ключ.

Урсула, облаченная в простое белое платье — одежду невесты, идущей на закланье, — стояла на коленях. Она дрожала, но не от холода.

— Готова? — спросила Ульма. Ее голос был монотонным, бесстрастным, будто она уже отделилась от всего происходящего.

Урсула кивнула. Она взяла кинжал. Лезвие блеснуло в лунном свете.

— Помни, — сказала Ульма, — ты не отдаешь силу. Ты меняешь ее. Ты становишься мостом между солнцем в камне и тьмой вовне. Твое сердце будет проводником. Потеряешь связь — умрешь.

Урсула глубоко вдохнула. Она вспомнила лицо Роберта. Его смех. Его доверие. Его боль. Она собрала все это в комок в груди, весь свой страх, всю свою любовь, всю свою ярость.

И воткнула кинжал в землю в центре круга, прямо перед солнечным камнем.

Миг тишины.

А потом мир взорвался.

Яркий, слепящий столб золотого света ударил из камня в небо, пронзая тучи. Он был теплым, живым, полным ярости и надежды. Он затмил луну.

И где-то на севере, у рудников, раздался ответный звук — не звук даже, а волна абсолютной, всепоглощающей тишины, что была громче любого грома. Волна ненависти.

Урсула закричала. Но ее крика не было слышно в реве света, что вырывался из нее, из камня, из кинжала. Она чувствовала, как ее жизнь, ее тепло, ее memories вытягиваются из нее, как вода из колодца. Она была проводником, и ток был слишком сильным.

Она видела, как золотой свет сталкивался с надвигающейся с севера стеной тьмы. Видела, как тьма отступала, шипя и сворачиваясь. Но она чувствовала, что света недостаточно. Что ее жизни недостаточно.

И в этот миг отчаяния она услышала это. Сначала тихо, потом громче. Песню. Ту самую, что пели люди на площади. Песню отваги, страха и надежды.

И поняла. Это не ее сила. Это их сила. Сила всех, кто борется, кто надеется, кто боится, но не сдается.

Она перестала пытаться быть проводником одной лишь своей силы. Она раскрылась. Стала не источником, а channel. Через нее хлынула сила города. Сила его людей. Их страхи, их мечты, их любовь к этому месту.

Золотой свет вспыхнул с новой, невероятной силой. Он ударил по стене тьмы и пробил ее. На севере что-то громыхнуло, словно рухнула гора. И потом наступила тишина. Настоящая тишина. Без угрозы, без зловещего подтекста.

Свет погас. Урсула рухнула на землю, вся в слезах, вся в холодном поту, вся еще живая.

Первое, что она увидела, когда открыла глаза, было лицо Роберта. Он держал ее на руках, его щеки были мокрыми, а в глазах светилось что-то новое, что-то большее, чем relief.

— Ты сделала это, — прошептал он. — Ты спасла нас.

Она покачала головой, с трудом находя силы говорить.  
— Не я. Мы все.

Она посмотрела на Ульму. Старая ведьма стояла на коленях, опершись на посох, и смотрела на них. И в ее глазах не было ни одобрения, ни гордости. Был лишь бесконечный, всепоглощающий ужас.

Потому что она одна видела то, что не увидели они. Видела, как в момент наивысшей силы Урсулы, когда через нее хлынула энергия всего города, над головой девушки на миг проступил призрачный, гигантский образ. Образ яростного, старого человека в рогатом шлеме, с седой бородой и глазами, полными ледяного гнева. И корона из кости кита на его голове.

Ярла Гринланда.

И Ульма поняла. Поняла, что разбудили они не только Солнечный камень. Они разбудили то, что было спрятано глубоко в Урсуле. Ее наследие. Ее проклятие. Ее судьбу.

И битва только началась.

---

Тишина, наступившая после обряда, была оглушительной. Она висела над городом тяжелым, звенящим колоколом, в котором еще отдавалось эхо только что отгремевшей битвы. Воздух больше не был стягивающим кожу ледяным саваном. Он стал просто холодным осенним воздухом, пахнущим дымом и влажной землей.

Роберт держал Урсулу на руках, чувствуя, как ее тело безвольно обмякло, а сердце бьется слабо и часто, как у пойманной птицы. Он прижимал ее к себе, пытаясь согреть своим теплом, шептал что-то бессвязное, благодарное, полное облегчения.

— Отнеси ее в дом, — раздался над ними хриплый, надтреснутый голос Ульмы. Старуха поднялась с колен, опираясь на посох, и ее лицо в призрачном свете угасающих углей было похоже на маску из старого воска. — Быстро.

Роберт, не раздумывая, подхватил Урсулу на руки и понес к избе. Его собственная усталость куда-то испарилась, замещенная адреналином и жгучей потребностью защитить ее.

Ульма шла behind him, ее взгляд был прикован к затылку девушки. Она видела это снова и снова — тот миг, тот ужасающий лик в вихре сил. Не случайное видение, не игру света. Это была печать. Клеймо крови.

В доме Роберт уложил Урсулу на ее походную кровать в углу, застеленную грубым woolen одеялом. Он пытался растереть ее холодные руки, накрыть ее своим плащом.

— Отойди, — Ульма отстранила его негрубо, но твердо. Ее пальцы, быстрые и цепкие, коснулись лба Урсулы, век, шеи. — Жива. Силы истощены до дна, но жива. Теперь все зависит от нее самой.

Она повернулась к очагу, начала растапливать его, чтобы приготовить укрепляющий отвар. Движения ее были выверенными, автоматическими, но Роберт, прислонившийся к doorframe, видел, как дрожат ее руки.

— Что это было, ведающая? — тихо спросил он. — В конце... мне показалось, я видел... что-то. В свете.

Ульма замерла на мгновение, ее спина напряглась.  
— Тебе показалось, — отрезала она. — Сила была велика. Она играла с тенями. Ничего более.

Но ее голос был слишком плоским, слишком натянутым, чтобы быть правдой. Роберт не поверил. Он видел не тень. Он видел очертания. Суровое, жестокое лицо, корону... Он смотрел на бледное, безжизненное лицо Урсулы, и кусок льда провалился в его stomach.

Что бы это ни было, это было связано с ней.

---

Урсула тонула. Не в воде, а в темноте. Густой, вязкой, бесконечной. Она была пустой скорлупой, выброшенной на берег небытия. Где-то далеко, на поверхности, мерцали огоньки — обрывки чувств: тепло рук Роберта, резкий голос Ульмы, холод кинжала. Но они были слабы, как свет далеких звезд.

А потом из глубины темноты на нее уставилось что-то другое. Пара глаз. Ледяных, бездонных, полных древней, безразличной ненависти. Они не были глазами Холода Бездны. Они были... знакомее. Человечнее.

И голос. Тот самый, что звал ее во снах. Но теперь он звучал не зовуще, а обвиняюще. Грозно. На том самом, гортанном языке, обрывки которого она слышала в детстве.

_«Кровь моя... Предательница... Ты отдала их силу моим врагам... Ты защитила тех, кто изгнал твой род... Но ты не сможешь бежать. Ты моя. Плоть от плоти. И ты вернешься. Или умрешь»._

Она пыталась крикнуть, что не понимает, отрицать, но темнота сжимала ее, выдавливая последние капли воли. Ледяные глаза приближались, заполняя все ее существо.

Она проснулась с тихим стоном. В горнице было темно, лишь тлеющие угли в очаге отбрасывали красноватые отсветы. Она была одна. Тело ломило, будто ее переехали телегой, а в груди зияла пустота.

Она попыталась сесть, и мир поплыл перед глазами. В ушах все еще звенел тот голос. _«Кровь моя... Предательница...»_

Дверь скрипнула. На пороге стояла Ульма с чашкой дымящегося отвара.  
— Очнулась, — в ее голосе не было ни радости, ни облегчения. Была лишь усталая констатация факта. — Пей. Восстановишь силы.

Урсула молча взяла чашку, ощущая, как дрожат ее руки. Горячий, горький напиток обжег горло, но по телу разлилась призрачная теплота.

— Что... что это было? В конце? — прошептала она, не решаясь поднять глаза на наставницу.  
— Победа, — коротко бросила Ульма. — Мы победили. На время.

— Нет, я... я что-то видела. Слышала...

Ульма резко повернулась к ней, и в ее глазах вспыхнул тот самый старый, ядовитый огонек.  
— Что ты могла видеть? Ты была без сознания! Сила ударила в голову, вот и все. Забудь. Радуйся, что жива.

Но ее резкость была слишком наигранной, слишком поспешной. Урсула поняла — старуха лжет. Она что-то знает. То, что скрывала все эти годы.

В этот момент снаружи донесся радостный крик, затем другой. Крики подхватились, поползли по улицам, превращаясь в ликующий гул. Город просыпался. Город праздновал свое спасение.

Урсула посмотрела на дверь, за которой бушевала жизнь, которую она спасла. А потом на Ульму, которая стояла, отвернувшись, и смотрела в тлеющие угли, словно в бездну.

И ее собственная, личная победа вдруг обернулась горьким, ледяным комом в груди. Она что-то сделала. Что-то непоправимое. И ее наставница, единственный по-настоящему близкий ей человек, не собиралась говорить ей что это.

---
## Часть 19: Цена победы
На площади царило ликование. Люди обнимались, смеялись, плакали. Слухи уже ползли, обрастая невероятными подробностями: о том, как княжич Роберт лично возглавил оборону, как старая Ульма низвергла демона силой своего взгляда, как свет с юга пронзил тьму.

Роберт стоял в стороне, принимая благодарности и поздравления, но его мысли были там, в темной горнице у южных ворот. Он видел лицо Ульмы. Он видел мертвенную бледность Урсулы. И он знал — что-то было не так. Что-то скрывали.

К нему подошел Генрик, сияющий.  
— Господин! Это же победа! Настоящая! Мы их победили!

— Мы кое-что отогнали, Генрик, — поправил его Роберт. — Но что это было — мы не знаем. И вернется ли оно — мы не знаем.

— Но свет... этот прекрасный свет... — не унимался стражник.

Свет. Да, свет был прекрасным. Но в самом его конце... Роберт заставил себя отбросить сомнения. Сейчас нужно было быть сильным. Для города. Для отца, который уже вышел из замка, чтобы обратиться к людям. Для нее.

Он пошел к дому Ульмы, отталкиваясь от поздравлений. Ему нужно было ее видеть. Убедиться, что с ней все в порядке. И найти ответы.

Когда он подошел к калитке, он увидел Керна. Верзила стоял на своем посту, но его обычная безмятежность куда-то испарилась. Он смотрел на дом с выражением глубочайшей озабоченности на своем простом лице.

— Уся? — спросил он Роберта, едва тот приблизился.  
— Она жива, Керн. Она отдыхает.

Керн покачал головой.  
— Не та. Уся теперь. — Он ткнул себя в грудь толстым пальцем. — Здесь. Больно.

Роберт замер. Даже Керн, с его детским восприятием, чувствовал перемену. Он толкнул дверь и вошел внутрь.

Ульма сидела у стола, неподвижная, как идол. Урсула лежала на кровати, притворяясь спящей, но Роберт видел, что она напряжена и слушает.

— Как она? — тихо спросил он.  
— Жива, — буркнула Ульма. — Как уже все сообщили.

— Мне нужно поговорить с тобой. Наедине, — настаивал Роберт.

Ульма тяжело поднялась и вышла с ним во двор. Керн tactfully отошел подальше, делая вид, что рубит несуществующие дрова.

— Что случилось в конце обряда? — без предисловий спросил Роберт. — Я что-то видел. И ты это видела. Я читаю это по твоему лицу. Что это было?

Ульма посмотрела на него, и в ее глазах была такая бездна усталости и отчаяния, что он отшатнулся.  
— Твое любопытство, княжич, может погубить нас всех. Иногда незнание — лучшая защита.

— Моя _ответственность_ требует знания! — парировал он. — Если есть новая угроза, я должен о ней знать!

— Угроза не новая, — прошипела Ульма, озираясь, как бык того, чтобы их не услышали из дома. — Она древняя. И она пришла не извне. Она была здесь все время. Внутри нее.

Она кивнула в сторону избы.  
— Ее отец... ее настоящий отец... он не просто изгнал ее мать. Он проклял ее. Проклял и ее. И его проклятие — это не болезнь. Это клеймо. Это пытка. Его дух привязан к ней. И когда она использует свою силу... он просыпается. И сегодня... сегодня она использовала силу всего города. Она разбудила в себе не только свет. Она разбудила его. Ярла Гринланда. И теперь он знает. Знает, где она. И он придет. Не с холодом извне. С холодом, что она носит в своей крови.

Роберт слушал, и лед нарастал в его жилах с каждым словом.  
— Что... что мы можем сделать?

— Ничего, — горько ухмыльнулась Ульма. — Мы можем только готовиться. И надеяться, что она сильнее его. Или... — она сделала паузу, и ее взгляд стал тяжелым, невыносимым, — ...или сделать то, что должно было быть сделано давно. Найти способ разорвать связь. Даже если это убьет в ней все, что делает ее... ею.

Роберт отшатнулся, будто она ударила его.  
— Нет! Никогда! Я не позволю!

— Ты не король здесь, мальчик, — голос Ульмы стал шепотом, полным смертельной угрозы. — Я защищаю эти земли. И если для их спасения потребуется принести в жертву одну душу... даже ее... я это сделаю. А ты... ты примешь это. Потому что ты — княжич. И твой долг — перед всеми, а не перед одной.

Она повернулась и ушла обратно в дом, оставив его одного в холодном осеннем дворе, с разбитым сердцем и страшной тайной, которую он не мог никому открыть.

Он посмотрел на закрытую дверь. За ней была девушка, которую он любил. И монстр, которого она носила внутри.

Война была далеко не окончена. Она только меняла фронт. И перемещалась прямо в его сердце.
## Часть 20: Новая игра
Прошла неделя. Восточный город, сбросив оцепенение, жадно вцепился в жизнь. Ремесленники снова застучали молотками, торговцы раскрыли лавки, дети бегали по оттаявшим от страха улицам. Слухи о подвиге Ульмы и княжича обрастали легендами. Историю о «солнечном ударе», разогнавшем тьму, рассказывали в каждой таверне. Имя Урсулы если и упоминалось, то лишь вскользь — как верной ученицы, помогавшей старой ведьме.

Она сама редко покидала дом у южных ворот. Сил возвращалось медленно, будто просачиваясь сквозь плотную завесу той ночи. Физическая слабость была ничтожна compared to другой пустоте — внутренней. Образ ледяных глаз и гортанный голос преследовали ее. Она ловила на себе взгляд Ульмы — тяжелый, оценивающий, полный невысказанной тревоги — и понимала, что между ними пролегла пропасть. Старуха была сдержанно-любезна, но прежней, ворчливой легкости между ними больше не существовало.

Роберт приходил каждый день. Сначала под предлогом — передать припасы от отца, обсудить укрепление оберегов. Потом предлоги кончились, и он просто приходил. Сидел с ней на лавке у дома, молча, или рассказывал о городских новостях, о том, как восстанавливают рудники (зона Холода исчезла, оставив лишь оплавленные, стекловидные камни). Он был осторожен, нежен, но в его глазах она читала то же самое, что видела у Ульмы — знание. И страх за нее.

Однажды он принес ей цветок. Поздний, заиндевевший бутон зимнего шафрана, пробившийся у самой стены замка.  
— Смотри, жизнь возвращается, — сказал он, протягивая хрупкий сиреневый цветок.

Она взяла его, и их пальцы снова встретились. На этот раз он не отпустил ее руку.  
— Уська... что бы ни случилось, что бы ни... чувствовала, знай. Я здесь. Я с тобой.

В его голосе была такая твердая, непоколебимая уверенность, что на мгновение лед в ее груди оттаял. Она кивнула, не в силах вымолвить слова, сжимая в ладони холодный лепесток и тепло его руки.

Но даже в этот миг где-то на задворках сознания шевелился холодный червь сомнения. _Он говорит так, потому что не знает. Не знает, кто я на самом деле. Что ношу в себе._

Поздно вечером того же дня Ульма положила перед ней на стол толстый, потрепанный кожаный фолиант. На обложке не было ни названия, ни знаков.  
— Читай, — коротко бросила она. — Начинай с помеченных страниц.

Урсула открыла книгу. Страницы были испещрены старинными свинцовыми чернилами, рисунками странных символов и ритуалов. Это были не лечебные травники и не обережные заклятья. Это было что-то darker. Глубже. Тексты о природе проклятий, о связи крови и духа, о сущностях, что могут привязываться к роду.

Она подняла глаза на Ульму.  
— Что это?  
— Знание, — ответила старуха. — Которое может тебе понадобиться. Чтобы понять себя. Или... защититься от себя.

Она ушла, оставив Урсулу наедине с мрачными тайнами фолианта. Та листала страницы, и с каждым новым символом, с каждой новой фразой, холод внутри нее крепчал. Это был не путь исцеления. Это был путь войны. Войны с той частью себя, которую она все яснее начинала ощущать.

---

Наступило равноденствие. Город отметил его скромно, но с надеждой — как поворот к свету, к весне. В замке устроили скромный пир. Торвальд Детфлессен публично благодарил стражников, ополченцев, жрецов. Он упомянул и «знающих женщин, чья мудрость помогла отвести беду». Формально, осторожно, но это был беспрецедентный жест.

Роберт стоял рядом с отцом, одетый в парадные цвета, и улыбался, кивал. Но его глаза постоянно скользили к двери, будто он ждал кого-то.

Ульма на пир не пришла. А вот Урсула — пришла.

Она стояла в тени у колонны, закутанная в темный плащ, чувствуя себя призраком на своем же празднике. На нее косились, перешептывались. Она видела в глазах людей не только благодарность, но и страх, и любопытство к «ведьминой pupilле».

И вдруг она увидела его. Не Роберта. А его. Ярла.

На мгновение показалось, что через зал проходит высокий старик в шкурах, с седой бородой и короной из кости. Его ледяной взгляд пронзил ее, полный презрения и... ожидания. Она вздрогнула, отшатнулась, прислонилась к холодному камню стены. Видение исчезло. Но ощущение присутствия, тяжелого и враждебного, осталось.

Оно было здесь. В самом сердце ее нового дома. Оно ждало.

Сильная рука коснулась ее локтя. Она вздрогнула.  
— Ты в порядке? — Роберт смотрел на нее с беспокойством. — Ты бледная как смерть.

— Душно... просто душно, — она с трудом выдавила из себя улыбку. — Я... я пойду домой.

— Я провожу тебя.  
— Нет! — ее ответ прозвучал слишком резко. Она видела, как он удивленно поднял брови. — Останься. Твой отец нуждается в тебе. Я дойду сама.

Она не дала ему опомниться, выскользнула из-под его руки и почти побежала к выходу, чувствуя на спине его растерянный, обиженный взгляд.

Она не могла быть с ним. Не сейчас. Не пока она не понимала, что за тварь бродит в ее крови, привлекая взгляд мертвого короля.

---

Она шла по пустынным улицам, кутаясь в плащ. Город праздновал за своими стенами, а здесь, в предрассветной тишине, было слышно только ее шаги и вой ветра.

У калитки ее ждал Керн. Он молча пропустил ее во двор. В доме горел огонь. Ульма сидела за столом, перед ней лежал тот самый кожаный фолиант.

— Видела? — спросила она, не глядя на Урсулу.

Та только кивнула, сбрасывая плащ. Руки ее все еще дрожали.  
— Что ему нужно? Почему он не оставляет меня в покое?

Ульма наконец подняла на нее глаза. В них не было ни жалости, ни страха. Была лишь голая, безжалостная правда.  
— Он не оставит. Пока ты жива. Ты — его кровь. Его наследница. Ты сбежала. Предала его род, его землю. Он хочет либо вернуть тебя, либо уничтожить. Третьего не дано.

Урсула закрыла глаза. Слова падали, как удары молота.  
— Что мне делать?

— Выбрать, — безжалостно продолжила Ульма. — Бежать. Искать прибежища там, где его власть не дотянется. Или... остаться. И готовиться к fight. Бороться не с призраком, а с самой сутью его власти в тебе. Это будет больно. Это может изменить тебя до неузнаваемости. Или убить.

Урсула посмотрела на книгу. На древние, жуткие символы. На путь, который предлагала ей наставница. Путь отрицания, борьбы, насилия над самой собой.

А потом она посмотрела в окно, в сторону замка, где остался человек, смотревший на нее с такой верой и такой болью.

Она не могла бежать. И не могла принять его, этого ледяного короля в своей крови.

Значит, оставался один путь.

Она глубоко вдохнула и выпрямилась. В ее глазах, впервые за эти недели, промелькнула не растерянность, а решимость.  
— Я остаюсь.

Ульма медленно кивнула, будто ожидала этого.  
— Тогда с завтрашнего дня начинаем. Забудь все, чему я учила тебя раньше. Забудь про травы и целебные отвары. Теперь мы будем учиться иному. Как запирать двери. Как строить крепости. Внутри себя.

Она закрыла книгу. Разговор был окончен. Принято решение.

Урсула вышла во двор. Ночь была ясной и холодной. Над зубчатыми стенами города висела луна, бледная и одинокая.

Она чувствовала себя так же. Запертой в крепости собственного тела, под осадой древнего врага, которого никто, кроме нее, не видел.

Но она больше не была испуганной девочкой. Она была солдатом, принявшим присягу. И ее война только начиналась.

Где-то вдалеке, за морем, в чертогах из льда и кости, старый король улыбнулся. Его корольский ход был сделан. Теперь он ждал ответной игры.

**Конец первой части.**