## Часть 1: Возвращение это оригинальный рассказ ## Часть 2: Рассказ о судьбе Урсула замерла на пороге, глядя в неожиданно суровое лицо наставницы. «Пора»? Какая пора? В голове пронеслись обрывки полузабытых разговоров у ковена, таинственные намеки Ульмы на «цену крови» и «долг ведьмы». Обычно такие речи предшествовали чему-то очень важному и очень неприятному. — Говори, бабушка, — тихо сказала Урсула, отодвигая миски с травами. Весь ее радостный настрой испарился, словно его и не было. Ульма тяжело опустилась на скамью, ее костлявые пальцы сцепились на коленях. Даже ворон на насесте наклонил голову, внимая. — Два года назад, когда Дальний вымерз, ковен искал причину, — начала ведьма, и голос ее звучал глухо, будто из-под земли. — Искали и нашли. Не просто мороз это был, дитя. Мороз — это следствие. Это дыра. Дыра в реальности, из которой тянет холодом иного мира. И заделывать ее нам, старухам, сил уже не хватает. Урсула слушала, не дыша. Она помнила тот всепоглощающий ужас, витавший над городом. — И что? Мы нашли способ? — прошептала она. — Нашли, — Ульма резко подняла на нее взгляд. — Не «мы». Ты. В тебе кровь не только вестфьордских рыбаков, девочка. В тебе кровь северных ледяных духов, тех, что могут говорить с холодом и запирать двери между мирами. Я вытащила тебя из того прибрежного дерьма не из жалости. Ты — ключ. Единственный, кто может залатать ту дыру. Сердце Урсулы упало куда-то в пятки. Она вдруг поняла, почему Ульма всегда была так к ней сурова, так требовательна. Не просто ведьмой ее готовили. Ее готовили в жертву. — И... что нужно сделать? — голос ее дрогнул. — Нужно поехать туда. И остаться. Навсегда. Твоя жизнь станет печатью, что будет держать ту тьму взаперти. Это и есть твой долг. Твое предназначение. Тот самый разговор, что пора было иметь. В избушке повисла гнетущая тишина. Урсула смотрела на руки — руки, которые учились лечить, собирать травы, помогать. А теперь они должны были стать инструментом для вечного заточения. — А Роберт? — вырвалось у нее, прежде чем она успела осознать. Лицо Ульмы исказилось гримасой презрения. — Вот именно поэтому он и не должен сюда ходить! Потому что ты вместо судьбы всего Винтерленда думаешь о том, как бы с мальчишкой погулять! Он — наследник князя. Его долг — жениться на знатной, родить детей и править. А твой долг — умереть в одиночестве во льдах, чтобы он и его дети могли жить! Вы не можете быть вместе. Ваши дороги ведут в разные стороны. Он — к трону. Ты — к жертвенному камню. И чем раньше ты это поймешь, тем менее болезненным будет разрыв. Слезы выступили на глазах Урсулы, но она смахнула их с яростью. — Ты солгала мне. Всю мою жизнь. Ты вырастила меня не как ученицу, а как ягненка на убой. — Я вырастила тебя как ОРУЖИЕ! — рявкнула Ульма, впервые повысив голос. Ворон взлетел с насеста с тревожным криком. — Оружие не ноют и не вздыхают по глупым мальчишкам! Тебя ждет величайшая честь — спасти тысячи жизней! А ты плачешь об одной? Дверь скрипнула. На пороге стоял Керн, его простое лицо было искажено беспокойством. Он слышал крики. — Уся? Плохо? — он сделал шаг внутрь, огромный и неуклюжий, готовый защитить. Ульма взглянула на него, и ее гнев словно поутих, сменившись холодной расчетливостью. — Вот видишь? Вот тот, кто будет с тобой до конца. Он — твой страж. Его мать была из Дальнего города, и частица той тьмы коснулась его разума, но связала его с ней. Он проведет тебя туда. Он переживет холод, где любой другой умрет. Он единственный, кто сможет остаться с тобой у той дыры. Не княжич на белом коне, а вот этот полудурак-полуорк. Вот твоя судьба, Урсула. Прими ее. Урсула посмотрела на испуганного Керна, на старую ведьму, на свой брошенный на пол мешок с травами — с остатками своей старой, простой жизни. Весь ее мир рухнул в одно мгновение. А где-то в городе, сам того не зная, Роберт Детфлессен строил планы, как снова прийти к южным воротам и на этот раз добиться встречи. Он не знал, что его любопытство и старая привязанность разожгли пожар, который вот-вот должен был поглотить все его надежды и обречь ту, о ком он думал, на страшную жертву. И решение теперь было за Урсулой. Бежать к Роберту и искать другой способ? Или принять свою ужасную судьбу и навсегда отказаться от любви и солнечного света ради спасения тех, кто всегда смотрел на нее с подозрением? ## Часть 3: Решение Урсулы Тишина в избушке стала густой, как смола. Слова Ульмы повисли в воздухе тяжелыми, ядовитыми гроздьями. Каждое — удар, каждое — пощечина. «Ключ». «Оружие». «Жертвенный камень». Урсула смотрела сквозь старуху, не видя ее морщин, ее колючего взгляда. Она видела обман. Всю свою жизнь здесь, в этой избе, оказавшуюся одной большой ложью. Ее мир сузился до трещин в половице, до запаха сушеных трав, который вдруг стал пахнуть тленом. Даже Керн у двери, его искреннее, глупое беспокойство, казалось частью этого ужасного спектакля. — Выходит, все эти годы... мои лекарства, мои старания... все это было просто тренировкой? Подготовкой к казни? — ее голос прозвучал хрипло и непривычно тихо. — Подготовкой к подвигу! — парировала Ульма, но ее пыл чуть поугас. Она видела, не ожидала такой глубины отчаяния. Она ждала гнева, слез, истерики — чего-то, с чем можно было бы спорить и что можно было бы сломить. А не этой ледяной, взрослой пустоты в глазах девочки. — Ты думаешь, мне легко? Отправить тебя... — Не смей! — Урсула вдруг вскинула голову, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонь, который Ульма так старательно в ней разжигала все эти годы. — Не смей говорить, что тебе тяжело! Ты все рассчитала. С самого начала. Ты украла меня у другой жизни, чтобы обречь на эту. Ты — не бабушка. Ты — тюремщик. Она отшатнулась от стола, задев брошенную сумку. Из нее выкатилась ветка можжевельника. Урсула посмотрела на нее, и в голове молнией сверкнула мысль. Лес. Тишина. Покой. И решение. — Я не поеду, — выдохнула она. — Что? — Ульма выпрямилась, ее пальцы сжали край стола. — Я сказала, не поеду. Ищи другой ключ. Или затыкай дыру сама. Мой долг — здесь. Лечить людей. А умирать за тех, кто смотрел на меня как на отродье, я не хочу. Она сделала шаг к двери, к Керну. Исполин загородил проход, растерянно глядя то на нее, то на Ульму. — Держи ее! — скомандовала старуха, и в ее голосе впервые прозвучала не злоба, а страх. Страх за сорвавшийся план. Керн неуверенно протянул свою лапищу. Урсула не отпрянула. Она посмотрела ему прямо в глаза. — Керн. Ты мой страж? Так охраняй меня. От нее, — она кивнула на Ульму. — Она хочет отправить меня умирать одной в ледяную пустыню. Простота Керна была его главным качеством. Он не понимал сложных объяснений Ульмы о долге и жертве. Но он понял фразу «умирать одной». Его лицо исказилось. Он ненавидел холод. Он помнил, как от холода пропала мама. Он резко развернулся, встав между Урсулой и Ульмой, как живая стена. — Не дам Усю в холод, — прорычал он. — Плохо там. Одиноко. Ульма аж попятилась от такой измены. Ее собственное орудие turned against her. — Дурак! Она должна! И ты должен ее отвести! Или ты хочешь, чтобы все люди, как твоя мама, пропали? Керн на мгновение задумался, его мозг с трудом перемалывал эту сложную причинно-следственную связь. — Уся не пропадет. Уся здесь, — был его простой вывод. Он взял Урсулу за руку — осторожно, словно птичку. — Пойдем. На улицу. Не плачь. Ульма не стала спорить с полоумным великаном. Она смотла им вслед испепеляющим взглядом. Когда дверь за ними закрылась, она швырнула на пол глиняную кружку. Та разбилась вдребезги. — Глупая, эгоистичная девчонка! — прошипела она в пустоту. Ворон каркнул с насмешкой. — Молчи, птах! Придется иначе. Напрямую. Она подошла к закопченному сундуку, откинула крышку и достала оттуда маленькое зеркальце в черной деревянной оправе. Провела по нему рукой, шепча заклинание. Поверхность замутилась, а затем в ней проступило лицо — властное, с седой бородой и усталыми глазами. — Торвальд, — хрипло произнесла Ульма. — Беда. Наследник мой от долга отказывается. Готовь дочь. Ей пора вспомнить, кто она. --- На улице Урсула вырвала руку из ладони Керна и прислонилась к теплой бревенчатой стене избы, пытаясь перевести дыхание. Измена, страх и ярость били в висках молотками. Керн беспомощно топтался рядом. — Уся... хорошо? — он пытался заглянуть ей в лицо. — Нет, Керн, не хорошо, — она вытерла лицо рукавом. — Совсем не хорошо. Она посмотрела на него. На его детские, преданные глаза. — Ты... ты действительно поведешь меня туда, если она прикажет? Керн поморщился, словно от боли. — Ульма... добрая. Но холод... плохо. Не хочу. Не знаю. Его мучила эта дилемма. Две самые важные женщины в его жизни требовали разного. Урсула вдруг поняла, что она не просто в ловушке обстоятельств. Она в ловушке между двумя долгами. Тот, что навязала ей Ульма, был глобальным и страшным. Но был и другой — перед самой собой. Перед своей жизнью, которую у нее пытались отнять. И был Роберт. Единственный, кто всегда видел в ней не ведьминское отродье, а просто Урсулу. Мысль о нем была как глоток воздуха. — Слушай, Керн, — она схватила его за рукав. — Ты должен сделать для меня одну вещь. Очень важную. Ты должен никому не говорить. Ни Ульме, ни воронам, никому. Пообещай? Керн насупился, напрягая извилины. Секреты были сложны. — Обещай! — настаивала Урсула, глядя на него с мольбой. Он тяжело кивнул. — Ладно. Обещаю Усе. — Хорошо. Ты знаешь большой дом на горе? Замок? Керн кивнул. Он таскал туда дрова. — Ты должен отнести туда записку. Только отдать ее в руки тому... тому парню, который приходил сегодня. Роберту. Понимаешь? Только ему. И никому больше. Она судорожно обыскала карманы, нашла обрывок чистой бумаги и кусочек угля, всегда носимый для зарисовок трав. Прислонившись к стене, она нацарапала несколько строк, ее пальцы дрожали. _«Роберт. Со мной все худо. Ульма хочет отправить меня на верную смерть на Север, говорит, это мой долг. Я не хочу. Помоги. Жду за южными воротами у старого дуба на рассвете. Только ты один. Никому не верь. У.»_ Она сунула сложенный листок Керну в руку. — Запомнил? Только ему. В руки. И быстро! Керн сжал бумажку в своем кулаке, словно крошечную птичку, которую нельзя уронить. — Понял. Керн быстро. Он развернулся и засеменил своей неуклюжей походкой в сторону города, скрываясь за поворотом улицы. Урсула осталась одна, прижимаясь спиной к теплым бревнам своего дома-тюрьмы. Она только что совершила непоправимое. Она взбунтовалась против Ковена, против Ульмы, против своей судьбы. И поставила все на одного-единственного человека. На мальчишку из своего прошлого, который, как она надеялась, успел стать мужчиной. А в это время Керн, сжимая в руке ее судьбу, уже поднимался по крутой дороге к замку, мысленно повторяя наказ: «Тому парню. Роберту. Только в руки». ## Часть 4: Расстановка фигур Вечерние тени уже густо ложились на улицы Восточного города, когда Керн, тяжело дыша, остановился перед высокими замковыми воротами. Стражники в стальных нагрудниках с гербом Детфлессенов перехватили его на входе. — Эй, ты куда? — один из них грубо ткнул древком алебарды в грудь орка. — Тебе чего? Керн, помня наказ («никому не говорить»), молчал, сжимая записку в потной ладони. Он просто тыкал пальцем в замок и мычал что-то невнятное. — Батюшки, да это же дурачок тот, от ведьм, — спохватился второй стражник, — опять дров принес, что ли? Тащи на кухню и проваливай. — Не-не, — уперся Керн. — Не дрова. Парню. Роберту. Имя наследника, выговоренное таким типом, заставило стражников переглянуться. Первый фыркнул: — Господину Роберту? От тебя? Да ты что, болван! Пошел отсюда, пока плетей не отведал! Они уже были готовы прогнать его, но из-за их спин раздался молодой, властный голос: — В чем дело? На внутреннем дворе появился Роберт. Он был без плаща, в простой дорожной рубахе, но осанка и взгляд выдали в нем хозяина. Он только что закончил разговор с отцом и искал уединения, чтобы обдумать странную и тягостную встречу с Ульмой. — Господин, этот... недоумок... вас беспокоит, — доложил стражник, снова тыча алебардой в Керна. Роберт взглянул на орка, и его лицо омрачилось. Тот самый «гаврик» из дома ведьм. — Тебе чего? — спросил он холодно. Увидев «того парня», Керн просиял. Он расталкивал стражников и, не обращая внимания на их возмущенные возгласы, сунул смятый бумажный комок Роберту прямо в руку. — Уся! — торжествующе произнес он. — Для тебя! И, сделав свое дело, развернулся и засеменил прочь, оставив растерянных стражников и ошеломленного наследника. Роберт развернул бумажку. Угольные буквы были неровными, торопливыми. Он читал их, и кровь стыла в его жилах. «...на верную смерть на Север...», «...помоги...», «...жду на рассвете...». Все встало на свои места. Злобный выпад Ульмы, ее приказ уйти и не возвращаться. Это была не просто блажь старой карги. Это был расчет. Она что-то затеяла против Урсулы, и та в ужасе просила о помощи. Сердце Роберта сжалось. Это был не просто крик о помощи друга. Это был вызов. Вызов, брошенный ему лично. Ульма думала, что он испугается, отступит, послушается ее. Она думала, что он все еще тот мальчишка, которого можно запугать. Она глубоко ошиблась. Он скомкал записку и сунул ее за пазуху. Лицо его стало каменным. — Ничего не произошло, — бросил он стражникам ледяным тоном, не допускающим возражений. — Вы ничего не видели. И никому ни слова. Ясно? Те, опешив, вытянулись в струнку. — Так точно, господин! Роберт развернулся и быстрыми шагами направился обратно в замок. У него было меньше ночи, чтобы подготовиться. Ему нужен был плащ, оружие, припасы. И абсолютная секретность. Если Ульма узнает, что Урсула ему написала, она может ускорить свои планы. Он шел по коридорам, и в его голове уже складывался план. Южные ворота на рассвете. Старый дуб. Он знал это место. Уединенно, но не слишком далеко. Идеально для засады. Но кто ее устроит? Сама Ульма? Или она пришлет кого-то? Этого дурачка Керна, который, оказывается, был не так уж и прост? Доверие к Урсуле боролось в нем с голосом рассудка. А если это ловушка? Если Ульма через Урсулу заманивает его, чтобы убрать назойливого наследника, вмешивающегося в ее дела? Нет. Тон записки, эти дрожащие буквы — подделать такое невозможно. Это был настоящий, неподдельный ужас. Он постучал в дверь своих покоев и зашел, захлопнув ее за собой. Первым делом он снял с стены свой фортовский клинок — не церемониальную шпагу, а добротный боевой меч, видавший виды. Лезвие со звоном вышло из ножен. Оно все еще было остро. --- В доме у южных ворот царила мертвая тишина. Урсула, выполняя вид безучастного послушания, разбирала травы, раскладывая их по полкам и горшкам. Руки ее двигались автоматически, а самость была где-то далеко. Ульма наблюдала за ней с своего места, и ее старые, цепкие глаза ничего не упускали. Она заметила кратковременное отсутствие Керна. Заметила странную, затаенную тревогу в глазах ученицы, сменившую первоначальный шок. — Что-то случилось, дитя? — голос ее прозвучал притворно-мягко. Урсула вздрогнула. — Нет, бабушка. Просто... устала. От леса, от... всего. — А Керн куда бегал? Видела, как он шмыгнул на улицу. Сердце Урсулы упало. — Не знаю. Наверное, по нужде, — она опустила голову, стараясь скрыть лицо. Ульма медленно поднялась и подошла к окну, отодвинув занавеску. — По нужде... — протянула она задумчиво. — Интересно, какая нужда могла занести его в верхний город, к самым замковым стенам? Урсула замерла. Она почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Ульма все видела. Или знала. Или догадалась. Магия? Ворон? Простая житейская подозрительность? Старая ведьма отпустила занавеску и повернулась к ней. В ее глазах уже не было гнева. Был холодный, расчетливый интерес. — Ну что ж, — произнесла она тихо. — Раз уж ты начала играть в свои игры, дитя моё, посмотрим, как ты поведешься. На рассвете у старого дуба... Романтично. Очень романтично. Урсула не смогла сдержать вздох ужаса. Ульма не просто догадалась. Она ВСЕ прочла. Сквозь стены, сквозь расстояние, сквозь смятый бумажный комок в руке Керна. — Не тронь его, — вырвалось у Урсулы, и в голосе ее зазвенела отчаянная мольба. — Это зависит не от меня, золотце, — Ульма подошла к своему сундуку и снова достала зеркало. — Это зависит от него. И от тебя. Посмотрим, чего стоит твоя вера в него. И его — в тебя. Она снова начала нашептывать заклинания, и на этот раз ее лицо озарилось жестокой улыбкой. Она вызывала не Торвальда. Она вызывала кого-то другого. Рассвет приближался, неся с собой не свет надежды, а неизвестность. И для Роберта, проверяющего сбрую своего самого быстрого коня в потайном ходе замка, и для Урсулы, запертой в своей комнате под присмотром внезапно вернувшегося и угрюмого Керна, и для Ульмы, чьи шепоты сливались с предрассветным ветром. Все готовились к встрече у старого дуба. Но каждый готовился к своей войне. ## Часть 5: Ключ Предрассветная мгла цеплялась за крыши Восточного города сизыми, холодными когтями. Роберт, закутанный в темный, потертый плащ, вел под уздцы своего вороного жеребца по кличке Ночник по глухим переулкам, ведущим к южным воротам. Конь, почуяв напряжение хозяина, нервно фыркал, пар от его дыхания стелился призрачным шлейфом. В уме Роберт снова и снова проигрывал план. Подъехать к дубу, забрать Урсулу, и — что дальше? Куда бежать? В Форт? Ульма там не властна, но Стражи вряд ли обрадуются, укрывая у себя беглую ведьму от своего же Ковена. К отцу? Но Торвальд связан долгом и традицией. Он может быть вынужден выдать Урсулу, если Ульма предъявит свои права и обвинения в предательстве долга. Мысли путались, но одно было ясно: сидеть сложа руки он не мог. Он видел ее страх в тех угольных буквах. И видел вызов в словах Ульмы. Это была его битва, может быть, важнее любой в горах. Он вышел из последнего переулка. Ворота были уже близко, и огромный, корявый дуб, одиноко стоявший на развилке дороги, чернел на фоне светлеющего неба, как древний страж. Сердце Роберта учащенно забилось. Он был здесь первым. Привязав Ночника в гуще кустарника неподалеку, он прислонился к шершавой коре дуба, стараясь слиться с тенью. Глаза всматривались в дорогу, ведущую к городу. Каждый шорох, каждый крик далекой птицы заставлял его вздрагивать и хвататься за эфес меча. --- В доме у ворот Урсула, не сомкнувшая глаз, услышала, как скрипнула дверь ее комнаты. На пороге стоял Керн. Его лицо было мрачным и растерянным. — Пора, Уся, — прошептал он. — Бабушка велел вести. Урсула медленно поднялась. Она чувствовала себя куклой, марионеткой, которую ведут на представление, исход которого ей неизвестен. Она накинула на плечи самый теплый платок и вышла в главную комнату. Ульма сидела на своем месте, и ворон на ее плече уставился на девушку бездонными черными глазами. — Иди, дитя, — сказала старуха без предисловий. — Испытай свою веру. И его. Посмотрим, выдержит ли она свет дня. Больше она не произнесла ни слова. Керн, потупив взгляд, взял Урсулу за локоть и мягко, но неумолимо повел к выходу. Дверь закрылась за ними, и Урсула вдохнула полной грудью холодный предрассветный воздух, пахнущий свободой и смертельным страхом. Они шли молча. Керн не смотрел на нее. Он вел ее, как на убой. --- Роберт заметил их первым. Две фигуры, выходящие из ворот. Высокая, мощная — Керн. И хрупкая, едва различимая в сумраке — Урсула. Сердце его ёкнуло. Она пришла. Одна. С ним. Значит, не ловушка? Или это часть плана? Он сделал шаг из-за дуба, и его силуэт проявился в сером свете. Урсула, увидев его, рванулась вперед, но рука Керна, как железный обруч, удержала ее. — Роберт! — крикнула она, и в ее голосе была и надежда, и отчаяние. Он подошел ближе, его рука лежала на рукояти меча. Глаза его были прикованы к Керну. — Отпусти ее, — сказал Роберт тихо, но так, что слова прозвучали четко в утренней тишине. — Она уходит со мной. Керн покачал головой, и в его глазах мелькнула неподдельная грусть. — Нельзя, Уся. Нельзя ему. Бабушка велел. — Я не позволю ей сделать с тобой то, что она задумала, — продолжал Роберт, обращаясь уже к Урсуле, но не сводя глаз с орка. — Садись на коня. Мы уезжаем. Сейчас. Он указал рукой в сторону кустов, где стоял Ночник. В этот момент Керн отпустил руку Урсулы и сделал шаг вперед, закрывая ее собой. — Не дам, — прорычал он. — Не отдам Усю. Вы оба плохо сделаете. Оба простудитесь. Оба умрете. Роберт понял, что уговоры бесполезны. Этот великан жил в своем, искаженном страхами и преданностью мире. Он выхватил меч. Лезвие блеснуло тусклым свинцовым светом. — Отойди, Керн. Я не хочу тебя ранить. Урсула в ужасе смотрела то на меч Роберта, то на сжавшиеся кулаки Керна. — Нет! Роберт, не надо! Он не виноват! Он не понимает! Но было поздно. Керн, увидев угрозу, перешел в наступление. Он не был тренированным бойцом, но его сила и ярость были стихийны и страшны. Он ринулся на Роберта, как медведь. Роберт, обученный сражаться с ловкими и коварными тварями из-за гор, отскочил, парируя неуклюжий, но могучий удар кулаком плашмя клинка. Металл звенел, соскользнув с орчьей кожи, покрытой странными, будто морозными шрамами. Керн даже не почувствовал этого. — Керн, стой! Роберт, остановись! — кричала Урсула, но ее голос тонул в грохоте борьбы. Роберт пытался уйти от захвата, нанести точный удар по ноге, вывести из строя. Но Керн был как скала. Он поймал клинок меча голой рукой, сжал, и сталь с ужасным скрежетом погнулась. Роберт отпрянул, швырнув искалеченное оружие прочь, и приготовился к рукопашной схватке, которой не мог избежать. И в этот момент, когда они сошлись в клубке ярости и отчаяния, из-за поворота дороги донесся мерный, железный лязг. И чей-то крик, полный неподдельного ужаса: — МЕРТВЕЦЫ! С СЕВЕРА! ПО ГОРОДУ! Роберт и Керн замерли, разорвав схватку. Урсула вскрикнула, вглядываясь в дорогу. Из утреннего тумана, спотыкаясь и волоча ноги, бежал перепуганный крестьянин-возчик. А за ним, выходя из мглы, ковыляли несколько фигур. Фигур неестественно прямых, с пустыми глазницами, покрытых инеем и старой, прогнившей унифорой Стражей Границ. Они шли молча, не спеша, и от них веяло леденящим душу холодом не жизни и не смерти. Один из них, с отвалившейся челюстью, повернул голову в их сторону. Пустые глазницы остановились на Урсуле. И послышался тихий, шелестящий, как падающий снег, голос, исходящий не из гортани, а из самой пустоты: — «Ключ... Вернись...» ## Часть 6: Долг Леденящий душу шепот повис в воздухе, и время словно замерло. Роберт, все еще сжав кулаки после схватки с Керном, с ужасом смотрел на приближающиеся фигуры. Это были не просто мертвецы. Это были _их_ мертвецы. Стражи, павшие в горах. Те, кого не смогли найти, чтобы предать огню. Тела, оттаявшие и поднятые той самой тьмой, которую должен был сдержать «ключ». Керн, забыв про свою ярость, мычал от страха, пятился и пытался заслонить собой Урсулу, instinctively чувствуя в них главную угрозу. Урсула стояла, парализованная. Шепот «Ключ... Вернись...» отзывался эхом в ее костях, в самой ее крови. Он не звучал в ушах — он звучал _внутри_. Зов долга, зов смерти, против которого она так отчаянно восставала, настиг ее здесь, у самых стен дома. — За мной! — крикнул Роберт, его голос, привыкший командовать в бою, прорезал оцепенение. Он рванулся к кустам, где был привязан Ночник. Конь бился и ржал, закатывая глаза, чуя нежить. Роберт вскочил в седло, одним движением выхватив из ножен у седла запасной клинок — более короткий, но смертоносный тесак. Он протянул руку к Урсуле. — Руку! Давай! Но Урсула не двигалась. Она смотрела на мертвых Стражей, и ее охватило странное, мистическое понимание. Они пришли не за ней. Они пришли _из-за_ нее. Ее бегство, ее отказ от долга — вот что разбудило их и направило сюда. Она, как магнит, притягивала эту порчу. — Нет... — прошептала она. — Это я... Это из-за меня... В этот момент первый мертвец, тот самый с отвалившейся челюстью, сделал выпад. Его обмороженные пальцы, острые как когти, потянулись к ней. Керн, с ревом ярости, накрывшей его животный страх, бросился вперед и ударил тварь кулаком в грудь. Раздался сухой хруст, и мертвец отлетел, но тут же начал подниматься, не ощущая боли. — Уся, беги! — заревел Керн, отступая под натиском еще двух оживших трупов. Роберт подскакал к самому уху Урсулы, хватая ее за плечо. — Сейчас же садись! Это приказ наследника князя! Его слова, его властный тон встряхнули ее. Она взглянула на его лицо, искаженное не страхом, а яростью и решимостью защитить ее. И это перевесило. Она потянулась к его руке. Но из-за спины мертвецов раздался новый, живой голос. Резкий, знакомый и полный невероятной силы. — СТОЯТЬ! На дороге, опираясь на клюку, стояла Ульма. Казалось, она выросла из предрассветной тени. Глаза ее горели холодным огнем, а в поднятой руке она сжимала пучок дымящихся трав. Ворон кружил над ее головой, каркая не предвестником беды, а боевым кличем. — Не к лицу павшим воинам служить щупальцам тьмы! — прокричала она, и ее голос гремел, как набат. — Ложись обратно в снег, которому ты принадлежишь! Земля, прими свое дитя! Огонь, очисти его! Она швырнула травы на землю перед собой. Те вспыхнули ослепительно-белым пламенем, которое не грело, а жгло холодом. Стеной огня она отделила Урсулу и остальных от мертвецов. Твари замедлились, зашипели. Иней на их телах начал трещать. Они отступали от очищающего пламени. Ульма повернула свое гневное лицо к троим у дуба. — Довольны? Наигрались в бегство? Ты, — она ткнула клюкой в Роберта, — чуть не погубил ее, вытащив сюда, на линию огня! Она для них как маяк! И ты, — клюка перевелась на Урсулу, — думала, твой долг — это выбор? Нет! Это необходимость! Видишь, что начинается, когда ты отворачиваешься?! Ее взгляд упал на Керна, который съежился. — А ты... молодец, что защищал. Дурак, но молодец. Роберт все еще сидел в седле, тесак наготове. Он смотрел на горящую стену, на отступающих мертвецов, на старуху, в одиночку сдерживающую тьму. Его план бегства рухнул и показался детской забавой перед лицом настоящей угрозы. — Что... что это было? — выдохнул он. — Первая ласточка, княжич, — ядовито бросила Ульма, не отводя глаз от пламени. — Первая волна. Та, что послабее. Они ищут ее. Чувствуют ее отказ. Следующие будут сильнее. И их будет больше. Пока она не выполнит свою задачу или не умрет. И увлечет за собой пол-Винтерленда. Урсула смотрела на пляшущие холодные огни. Вся ее злость, весь бунт ушли, оставив после себя лишь ледяное, горькое понимание. Ульма не драматизировала. Не преувеличивала. Она просто говорила правду. Ужасную, несправедливую правду. Она посмотдела на Роберта. На его бесстрашное, но осознавшее свое бессилие лицо. Он мог сразиться с любым живым врагом. Но против этого... против этого его меч был бесполезен. Она посмотрела на Керна, готового защищать ее до конца, даже не понимая, от чего именно. И最后 она посмотрела на Ульму. Старую, злую, манипулирующую ими всеми... но единственную, кто знал, что делать. Пламя стало угасать. Мертвецы отступили в туман, но Урсула знала — они не ушли. Они ждали. Она сделала шаг вперед. Не к Роберту. Не к Керну. К Ульме. — Хорошо, — тихо сказала она. Голос ее был пустым и плоским. — Я поняла. Я поеду. Роберт хотел что-то крикнуть, возразить, но Урсула обернулась к нему. В ее глазах он увидел не девочку, а женщину, принявшую смертельный приговор. — Прости, Роберт. И... спасибо. Но ты не можешь помочь мне в этой битве. Это моя война. — Она повернулась к Керну. — Керн. Готовь сани. Самые прочные. И теплые furs. Мы едем на Север. Керн, кивая с серьезным видом, бросился выполнять приказ. Урсула в последний раз посмотрела на Роберта, на его замок, на свой город, на восходящее солнце, которого она больше可能 не увидит. — Возвращайся в замок, наследник, — сказала Ульма, и в ее голосе не было злорадства, лишь усталая тяжесть. — Готовь людей. Это было только начало. А нам с ней нужно поговорить. Напоследок. Роберт остался один у старого дуба с искалеченным мечом в ножнах и с чувством полнейшего, сокрушительного поражения. Он проиграл. Не Керну. Не Ульме. Он проиграл самой судьбе. ## Часть 7: Защитники земли Солнце, поднимавшееся над Восточным городом, не несло тепла. Оно лишь подсвечивало ледяную пустоту в глазах Урсулы и беспомощную ярость в глазах Роберта. Он все еще сидел в седле, сжимая эфес тесака, но враг был неосязаем, а поле битвы простиралось далеко за пределы его досягаемости. Ульма, удовлетворенная капитуляцией ученицы, жестом указала ей следовать за собой. Урсула бросила последний, прощальный взгляд на Роберта — в нем было нечто большее, чем благодарность или отчаяние. Это был взгляд обреченного, который просит помнить его не в момент слабости, а в момент принятия своей судьбы. Затем она развернулась и пошла за старой ведьмой, оставив его одного на опушке. Роберт не помнил, как доехал до замка. В ушах стоял шелестящий голос мертвеца: «Ключ... Вернись...». И тихое, ледяное «Хорошо» Урсулы. Он проскакал через ворота, не отвечая на приветствия стражников, и, спрыгнув с коня, бросил поводья подбежавшему конюху. Он шел по коридорам, не видя ничего перед собой. Его мир, только что наполненный решимостью и отвагой, рухнул. Он был наследником, воином, защитником — и оказался бесполезен, когда настоящая угроза постучала в ворота. Он почти наткнулся на своего отца. Торвальд Детфлессен, уже одетый для утреннего совета, смотрел на него с суровым беспокойством. — Роберт? Что случилось? Ты выглядишь так, будто видел призрака. Роберт горько усмехнулся. — Не одного, отец. Целый патруль. У южных ворот. Мертвые Стражи с Севера. Лицо Торвальда стало каменным. Все легкомыслие исчезло. — Что? Говори четко. — Они пришли за Урсулой, — выдохнул Роберт, чувствуя, как снова переживает тот ужас. — Ульма была права. Есть какая-то дыра, тьма. И Урсула — единственное, что может ее закрыть. Они чувствуют ее отказ. Они идут за ней. Ульма... Ульма их отогнала. Но ненадолго. Урсула согласилась ехать. Торвальд закрыл глаза на мгновение, тяжело вздохнув. В его позе читалась тяжесть знаний, которые он давно носил в себе. — Так она тебе все рассказала. Значит, время и вправду пришло. Я надеялся... — он махнул рукой, отгоняя слабость. — Ладно. Значит, так. Он взял сына за плечо и повел его в свой кабинет. — Ты думаешь, я не знал? Старая карга давно мне зудит об этом. Готовил нас. Готовил тебя. — Готовил меня? К чему? Смотреть, как ее уводят на убой? — в голосе Роберта зазвенела горечь. — Нет, — резко оборвал его Торвальд. — Готовил к тому, что будет после. К тому, чтобы держать фронт здесь, когда она сделает свое дело там. Потому что если она преуспеет — тьма отступит, но ненадолго. Если нет — нам придется сражаться с тем, хуже чего мы не видели. А если она дрогнет и сбежит... — он кивнул в сторону окна, за которым был виден город, — тогда это начнется снова. И уже по-настоящему. Он подошел к карте Винтерленда, висевшей на стене. — Она поедет на санях через Перевал Седых Призраков. Это самый быстрый путь к руинам Дальнего. Нам нужно очистить и укрепить все форпосты вдоль северной границы. Поднять ополчение. Заставить всех князей забыть распри и прислать людей и серебро. Это твоя задача, Роберт. Не рыцарский подвиг. Рутинная, кровавая работа правителя. Ты понял меня? Твоя война начинается сейчас. Здесь. Роберт смотрел на карту, на крошечные флажки замков и фортов. Они вдруг показались ему хрупкими и ненадежными. Его война была не с монстрами извне. Его война была с человеческим страхом, глупостью и жадностью. И это была куда более сложная битва. — Да, отец, — сказал он глухо. — Я понял. --- В доме у ворот царила похоронная суета. Керн, не щадя себя, ворочал бревна и увязывал в сани припасы — мешки с сушеным мясом, соль, уголь, связки целебных трав и странные, покрытые рунами свертки, которые дала ему Ульма. В самой избе старуха вручала Урсуле последние наставления. Она вложила в ее руки нож в потертых кожаных ножнах. — Это не для живых, — сказала Ульма, и ее голос был лишен привычной ехидны. — Для мертвых. Лезвие выковано из звездного металла, что упал на ледник. Рукоять — из корня молчаливой ивы. Он будет резать хлад, что их держит. Затем она повесила на шею девушке амулет — зазубренный осколок обсидиана, оправленный в серебро. — Это — щит. Он скроет тебя от их взора, когда ты будешь близка к цели. Но не надейся на него слишком. Чем ближе к эпицентру, тем он слепее. Урсула молча принимала дары. Она чувствовала их тяжесть — не физическую, а тяжесть ожиданий и смерти. — А что я должна сделать? — спросила она тихо. — Когда приду. — Найдешь сердце холода. Источник. И вонзишь в него этот нож. И произнесешь свое Имя. Полное Имя, что дала тебя я. Оно будет печатью. — И я умру. — Возможно, — Ульма не стала лгать. — Возможно, нет. Ты станешь частью барьера. Твоя жизнь, твоя воля будет подпирать его. Это не смерть. Это... иная жизнь. В ее голосе прозвучала странная нота. Почти... сожаление? — Я не хотела для тебя такого, дитя. Поверь старой карге. Но выбора не было. Ни у меня. Ни у тебя. Урсула кивнула, не в силах говорить. Выбора действительно не было. Керн постучал в дверь. — Готово, Уся. Ехать. Она вышла во двор. К простым саням, запряженным двумя выносливыми пони, было привязано все необходимое. Керн уже сидел на облучке, огромный и надежный. Ульма вышла на порог, завернувшись в платок. Она ничего не сказала, лишь кивнула. Урсула забралась в сани, укуталась в тяжелые меха. Керн щелкнул вожжами, и пони тронулись. Они проехали южные ворота и выехали на заснеженную дорогу, ведущую на Север. Урсула не оглядывалась на город. Она смотрела вперед, на нависающие вдали мрачные пики Перевала Седых Призраков. А высоко на стене замка, у своего кабинета, стояли двое мужчин — князь и наследник. Они молча смотрели на удаляющиеся сани, пока те не превратились в черную точку на белом полотне снега. — Теперь все зависит от них, — произнес Торвальд. — Нет, отец, — поправил его Роберт, и в его голосе вновь зазвучала сталь. — Теперь все зависит от нас. Отдавай приказы. ## Часть 8: На перевал Дорога на Север была не дорогой, а белой, безмолвной мукой. Снег слепил глаза, ветер, пробивающийся сквозь слои мехов, выл песню о забвении. Сани скрипели по насту, единственный звук, нарушающий гнетущую тишину мертвого мира. Урсула молчала, укутавшись с головой, пытаясь согреть не тело — его грели меха, — а душу, в которой поселился лед. Она смотрела на широкую спину Керна, на его варежки, натянутые на руки, держащие вожжи. Он был ее якорем в этом море белого ужаса. Ее стражем, как и говорила Ульма. Но не к смерти, а сквозь нее. Керн, казалось, не замечал ни холода, ни тоски. Он был сосредоточен на одной задаче: вести пони, объезжать трещины во льду, находить путь там, где его не было. Его простой ум был благословением — он не рефлексировал, не боялся будущего. Он просто делал. На вторые сутки пути они достигли подножия Перевала Седых Призраков. Воздух стал таким холодным, что больно было дышать. Ветер завывал между скал, и в его голосе Урсуле чудились те самые шепоты: «Ключ... Иди...». Керн остановил сани у входа в узкое ущелье, заваленное снежными наносами. — Тут не проехать, Уся, — сказал он, поворачиваясь к ней. Его лицо было обветрено, а ресницы покрыты инеем. — Пешком. Они оставили сани и пони — те встали как вкопанные, не в силах сдвинуться с места под гнетом нарастающего ужаса этого места. Взяв только самое необходимое — нож, амулет, немного еды — они пошли пешком. Урсула шла, проваливаясь по пояс в снег, и каждый шаг давался ей с невероятным трудом. Керн шел впереди, прокладывая ей дорогу, его мощное тело работало как таран. Иногда он оборачивался, брал ее на руки и переносил через особенно сложный участок, не говоря ни слова. Они поднимались все выше. Воздух редел. Скалы вокруг казались высеченными из костей великанов. И тут Урсула увидела его. Впереди, в конце ущелья, зияла черная дыра. Не пещера. Именно дыра. Провал в реальности. От нее не шел свет, не шел мрак. Она была... ничем. И из этого ничто лился холод, тот самый, что выморозил Дальний город. Он обжигал кожу даже сквозь одежду. — Вот... — прошептала Урсула, останавливаясь. Ее ноги отказывались идти дальше. Керн встал рядом, тяжело дыша. Он смотрел на дыру с животным страхом, но не отступал. — Стой тут, — приказала Урсула, голос ее дрожал. — Не подходи. Что бы ни случилось. Она сделала шаг. И еще один. Амулет на ее груди внезапно раскалился, словно кусок льда, и зашипел, соприкасаясь с кожей. Он работал. Скрипел, скрывая ее. Она подошла к самому краю. Заглянуть внутрь было невозможно. Это было like смотреть в собственную слепоту. Но она чувствовала — _оно_ чувствовало ее. Тишина вокруг стала еще громче, еще враждебнее. Урсула выхватила нож. Лезвие звездного металла мерцало тусклым синим светом. Она зажмурилась, пытаясь вспомнить свое полное Имя. То, что дала ей Ульма в день ее посвящения. Имя, которое было не просто набором звуков, а кодовым замком к ее силе. И в этот момент из дыры, медленно, словagainstly сопротивляясь невидимой силе, стала выползать фигура. Это был не простой мертвец. Это было нечто большее. Его форма constantly менялась, то обретая черты человека в древних доспехах, то расплываясь в клубящуюся тень с сотнями ледяных щупалец. В его центре pulsated сфера абсолютного мрака и холода — то самое «сердце», о котором говорила Ульма. Оно не смотрело на нее. Оно _чувствовало_ ее. Амулет трещал, трескался, не выдерживая близости. Урсула поняла, что у нее есть только один шанс. Одна атака. Она собрала всю свою волю, весь страх, всю ярость на украденную жизнь и бросилась вперед, aiming в pulsating сферу. Нож вонзился. И мир взорвался. Ее отбросило волной чистого, немого холода. Она не чувствовала тела, не чувствовала боли. Она лишь видела, как из точки удара по ледяной поверхности вокруг поползли трещины, filled with ослепительным белым светом. И then она услышала голос. Not шепот. A рев. Реветь ярости и поражения, что заставил содрогнуться сами горы. Амулет на ее груди exploded в пыль. И then наступила тишина. Тишина и... тепло. Слабый, едва уловимый луч солнца пробился сквозь вечную мглу Перевала и упал на ее лицо. Урсула лежала на спине, не в силах пошевелиться. Над ней стоял Керн, закрывая ее собой, его лицо было искажено гримасой ужаса и надежды. — Уся? — его голос прозвучал оглушительно громко в новой, хрупкой тишине. Она попыталась улыбнуться, но не смогла. Она лишь смогла прошептать: — Сделала... Получилось... И потеряла сознание, в то время как Керн, рыча от усилия, поднимал ее на свои мощные руки, чтобы нести обратно, в мир, который она только что спасла. ## Часть 9: Новая ступень Сознание возвращалось к Урсуле медленно, сквозь толщу свинца и ваты. Первым она ощутила тепло. Не жаркое, а ровное, исходящее откуда-то сбоку. Потом — тяжесть в теле, будто каждую кость наполнили ртутью. И тишину. Не ту, мертвенно-зловещую тишину Перевала, а мирную, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев где-то рядом. Она открыла глаза. Над ней был не ледяной свод пещеры и не безумное ничто разлома, а знакомые, почерневшие от времени балки и соломенная кровля. Она была в своей комнате, в доме у южных ворот. На столе горела свеча, а в камине плясали огоньки. Она была жива. Мысль ударила с такой силой, что она села на кровати, закружилась голова. Она оглядела себя. Руки, ноги — все на месте. Кожа была бледной, но теплой. Она потрогала грудь — на месте ожога от амулета остался лишь розовый, свежий шрам. Как? Как она здесь? Дверь скрипнула. На пороге, загородив его собой, стоял Керн. Увидев ее сидящей, его лицо расплылось в такой широкой, сияющей улыбке, что казалось, вот-вот треснет. — Уся! Проснулась! — он едва не подпрыгнул от радости, но, сдерживая себя, осторожно подошел, держа в руках глиняную миску с дымящимся бульоном. — Ешь. Бабушка велела, как проснешься. — Керн... — голос ее звучал слабо и хрипло. — Как... как мы здесь? Что случилось? — Керн принес, — просто ответил он, подавая ей миску. — Долго нес. Ты спала. Очень крепко. Бабушка сказала, что ты... запечатала. И что тебе нужно отдыхать. Урсула машинально приняла миску, чувствуя, как аромат бульона пробуждает в ней зверский голод. Пока она ела, Керн, сидя на полу у кровати, обрывками слов и жестов рассказывал свою версию событий. Как он нашел ее без сознания на замерзающем льду. Как вокруг все трещало и светилось. Как он подхватил ее и понес обратно, не чувствуя усталости, guided лишь одним инстинктом — спасти Усю. Как нашел пони и сани, ждавшие их у подножия. Как две недели пробирался обратно, while она горела в его arms жаром, а потом замерзала ледяным холодом. — Бабушка... где она? — спросила Урсула, когда сила немного вернулась к ней. — В городе. У князя. Говорит, много дел. Урсула откинулась на подушки. Она была жива. Она здесь. Значит... Значит, она не стала печатью? Она закрыла разлом, но осталась собой? Слезы покатились по ее щекам — тихие, исцеляющие слезы облегчения. В этот момент скрипнула входная дверь, послышались тяжелые, уверенные шаги. Не легкая поступь Ульмы. Урсула узнала эту походку еще до того, как в дверном проеме показалась фигура. Роберт Детфлессен замер на пороге, увидев ее бодрствующей. Он был в дорожной одежде, лицо его было усталым, но глаза горели. — Ты... — он выдохнул, и все напряжение последних недель read в этом одном слове. Он не бросился к ней, не стал расспрашивать. Он просто вошел, сел на табурет у ее кровати, и его плечи немного опустились, словно с них сняли неподъемную ношу. — Я каждый день приезжал, — тихо сказал он. — Ульма сказала, что ты вернешься. Я не верил. Но... она была права. — Что случилось? В городе? С тех пор? — спросила Урсула. Роберт тяжело вздохнул. — Мертвецы... остановились. Те, что были близко — рассыпались в прах. Как будто гниль, что их держала, испарилась. Отец поднял ополчение, мы очистили все подступы к городу. Но... это было уже после. После того, как мы почувствовали. — Почувствовали? — Да. Все. В один и тот же миг. Будто ледяной ветер пронесся по всему Винтерленду... и исчез. И наступило спокойствие. Я тогда понял... что у тебя получилось. Они молча смотрели друг на друга. Между ними висели все несказанные слова, все чувства, вся боль и страх. Но сейчас было не до них. Сейчас было просто важно, что они оба живы и здесь. Вдруг Роберт нахмурился, словно вспомнив что-то неприятное. — Ульма и отец... Они что-то затевают. Собирают совет. Всех князей. Говорят, угроза миновала, но ненадолго. Что нужно готовиться. Созвать Ковен. Заключить новый договор. — Он с сомнением покачал головой. — Они используют твой подвиг, Урсула. Как разменную монету в своей большой игре. Урсула слушала, и внутри нее снова, как росток сквозь мерзлую землю, пробивалась ее воля. Та самая, что заставила ее сказать «нет» Ульме. — Нет, — тихо, но твердо сказала она. — Они не будут. Роберт с удивлением посмотрел на нее. — Что? — Они не будут использовать мой подвиг, — она приподнялась на локте, и в ее глазах зажегся тот самый огонь, что видел Роберт у старого дуба. — Потому что теперь я сама буду на этом совете. Не как «ведьминское отродье» или «инструмент». А как Урсула. Та, что остановила зло. И мой голос теперь будет весить не меньше, чем голос Ульмы или твоего отца. Она посмотрела на Керна, который внимательно слушал, плохо понимая суть, но чувствуя ее настроение. — И мой страж будет со мной. Роберт смотрел на нее — изможденную, но непокоренную, и медленная улыбка тронула его губы. Он видел не жертву. Он видел равную. Возможно, даже более чем равную. — Тогда, — сказал он, вставая и кланяя ей с newfound уважением, уже не наследник князя ведьме, а союзник союзнику, — мне нужно готовиться к совету. И, полагаю, тебе тоже. Добро пожаловать назад, Урсула. Добро пожаловать в большую политику. Он вышел, оставив ее с сияющим Керном и с новым, еще более сложным вызовом. Война со тьмой была выиграна. Теперь начиналась война за будущее. И на этот раз у нее был свой голос. И своя воля, чтобы его использовать.